Чертоги Волка. Шепот богов. Книга вторая - стр. 5
– А его нет дома. И будет не скоро. За травами в лес ушел.
Ольховский слегка растерялся. Что предпринять в сложившейся ситуации он не знал. Циркач об отсутствии Авдея и появлении нового человека ничего ему не докладывал. И уйти, как говорится, несолоно хлебавши, он просто не мог. Циркач на улице не показывался. Может его тоже дома нет? Не любил Александр Евгеньевич глупых ситуаций, ох не любил. Но делать было нечего, пришлось проглотить. Он скорчил растерянную физиономию (причем, притворяться особо не пришлось), и пробормотал голосом с некоторой долей конфузливости:
– А вы не угостите меня чаем? Видите ли, я очень рано выехал из дому и позавтракать не успел. А столовых у вас тут нет. Да и с вами мне бы тоже побеседовать. Вдруг, что новое для себя узнаю о находке вашего дядюшки? – Не удержался под конец от ехидства при слове «дядюшка» он.
Мужчина с некоторым удивлением вскинул бровь, но калитку открыл и сделал приглашающий жест. Несколько суетливо, Ольховский просочился внутрь двора, злясь на себя и негодуя на Циркача. Какого… он не сообщил, что деда нет и человек новый появился?! Только бы встретиться с ним в соответствующей обстановке, вот тогда бы он с ним поговорил «по душам». А теперь ему придется корчить из себя дурака, да разговоры разговаривать с этим мужиком! Вообще, он чувствовал себя несколько по-дурацки. Его напрягало буквально все. И внезапное отсутствие этого проклятого деда, так не вовремя умотавшегося за травами, и человек, идущий позади него, чей насмешливый взгляд он ощущал почти физически. Но он так же понимал, что иначе ему просто не удастся поговорить с Циркачом. И вообще, все, что происходило в этом поселке в последнее время навевало на него какую-то тоску и некую загнанность. Точно такое же чувство у него возникло буквально вчера, когда он выходил из станции метро. Все это сводилось только к одному: он утрачивает, или почти утратил, контроль над ситуацией. А это в его положении было недопустимо!
Тем временем, они вошли в дом, и его сопровождающий, опять-таки, жестом, пригласил его сесть за стол. Да, разговорчивым этого мужика назвать было сложно. Но предпринять что-то было необходимо, и он заговорил первым:
– Я слышал, что Авдей Силуянович комнаты сдает. – Закинул он пробный камень.
Проклятый мужик с ухмылкой кивнул головой, поставил перед ним кружку с чаем, и откинув полотенце с накрытой миски в которой лежали какие-то шанежки, коротко ответил:
– Сдает…
И вновь замолчал, словно говорить-то научился только сейчас, поэтому и слова ему давались с трудом. Но Ольховский все еще не сдавался.
– Говорят, и сейчас еще у него квартирант живет…
Мужик, словно эхо, отозвался:
– Живет…
Ольховский был его готов за эту односложность пристрелить. Но злость сдержал, сделав вид что пьет из кружки. Нет, такого быть не может, чтобы какой-то урод его обыграл. Ему приходилось раскалывать орешки и потвёрже, и он это сейчас наглядно докажет.
– А случаем, не вам сдает-то? – Продолжил Александр беря в руку какую-то постряпушку.
Собеседник (если его вообще можно было так назвать, потому как, и беседы-то никакой, по сути и не было) просто молча помотал головой, мол не я. Ольховский начал уже сатанеть. Но пришлось сдержаться. Дело прежде всего. Он жевал какой-то пирог, вкуса которого не различал, и припивал все это чаем, пытаясь сообразить, что же еще предпринять. Но тут раздались шаги, и в маленьком коридорчике, по-видимому, ведущем в другую часть дома появился Циркач. Александр от неожиданности чуть не расплескал чай из кружки и натужно закашлялся. Во-первых, подобное появление, вот так, при постороннем, можно сказать в лоб, противоречило всяческим правилам конспирации, которую необходимо было соблюсти во что бы то ни стало. А, во-вторых, он не узнал своего агента. Осунувшееся лицо, пегие отросшие волосы, трехдневная щетина на лице, делала его похожим на бомжа. А главное, из глаз исчез огонек азарта, взгляд был тоскливым и потухшим. Циркач остановился в дверях разглядывая своего шефа, и задумчиво проговорил, словно не осознавая, что они находятся не одни на этой кухне: