Черный передел - стр. 18
– Вы слышите меня, Анастасия Петровна? – он стоял рядом и протягивал ей руку.
– Да, слышу.
– Тогда пойдемте.
– Куда?
– Я хочу показать вам дворец…
Аржанова бывала в царских аппартаментах, но полностью, от первого до последнего этажа ни одного из петербургских дворцов еще не видела. Сейчас Потемкин, не выпуская ее руки, медленно повел молодую женщину по длинной анфиладе комнат. В нескольких гостиных – Белой, Красной, Голубой – они рассматривали мебель и гобелены. В библиотеке с остекленными книжными шкафами Потемкин гордо продемонстрировал ей свою коллекцию древних манускриптов и гравюр.
В Английском кабинете внимание Аржановой привлекли каминные часы высотою более аршина. На мраморном основании с круглым циферблатом располагалась литая скульптурная композиция весьма пикантного вида «Амур и Психея» из бронзы с позолотой и патинировкой.
Наконец, они добрались до будуара.
Как все другие помещения Аничкова дворца, он отапливался недостаточно, был огромен, заставлен дорогой мебелью, обитой темно-бардовым бархатом и… совершенно неуютен. Анастасия бросила взгляд на широченную кровать под балдахином и зябко повела плечами. Раздеваться здесь, отражаясь в больших овальных зеркалах и глядя на пышнотелую древне-римскую деву, едва прикрытую прозрачной туникой на картине художника XVII века Герарда Терборха, ей вовсе не хотелось.
Потемкин словно угадал ее мысли.
– Обычно я ночую в другом месте, – сказал он.
– Где же это, ваша светлость?
– Придется вернуться на первый этаж.
– Хорошо, – согласилась она.
Тесная спаленка с низким выбеленным потолком, три окошка с ситцевыми занавесками, изразцовая печь, около нее – кровать, покрытая серым солдатским одеялом, – вот где сейчас очутилась Анастасия. Годы бедного детства и юности оставили неизгладимый след, и потому светлейший любил такие помещения. Нынешняя должность, высокий чин научили его естественно держаться и в апартаментах Зимнего дворца. Но, растратив душевные силы, он приходил сюда, чтобы отлежаться.
В комнате было жарко. Потемкин повесил кафтан на крючок у двери, помог своей гостье снять казакин. Оцепенение царского чертога, которое владело ими до сих пор, рухнуло. Жадно, нетерпеливо, безотрывно стали они целоваться. Вновь ощутила Аржанова вкус его губ – терпкий, как вино.
Вдруг светлейший слегка отстранился, посмотрел на нее загадочно и спросил, какой сегодня день недели. «Суббота», – рассеянно ответила она, погруженная в собственные воспоминания.
– Значит, банька по-черному, – сказал князь. – Попаримся на славу. Уж не обессудьте, Анастасия Петровна, но венички-то у меня березовые, жесткие, кожу дерут как следует…
Красно-белую громаду Аничкова дворца Анастасия никак не могла соединить с русской баней – строением незамысловатым, приземистым, бревенчатым, – и этому предложению удивилась. Тогда Потемкин подвел ее к окну и показал на узкую дорожку, ведущую в сад в сторону реки. За деревьями и впрямь виднелась банька, из трубы над ее дощатой крышей валил дым. Все очень напоминало на родную усадьбу, но там она парилась в бане только с мужем, потом – в одиночестве и лишь иногда с горничной Глафирой. Вспомнив про то, Аржанова поначалу воспротивилась его уговорам: нет у нее здесь сменного белья, полотенец, мыла, а березовыми вениками она и вовсе не пользуется.