Черный парусник - стр. 31
– Видел, как Холли поцеловала меня! – воскликнул Тигмонд и резко приподнялся. – Она говорит, что все это мне привиделось! Но это невозможно! Я четко помню тот поцелуй в мельчайших подробностях. Это был лучший момент в моей потусторонней жизни!
– Тигмонд, я в сотый раз повторяю, – сквозь зубы начала Хольда, сжимая ложку так сильно, что та чуть не погнулась, – не было никакого поцелуя. Ты был в таком ужасном состоянии, что твоему отравленному сознанию и голый Граф Л, жонглирующий яблоками, мог бы привидеться!
Флинн представил эту картину и прыснул от смеха. Поймав на себе убийственный взгляд разноцветных глаз Хольды, он кашлянул и сразу же натянул на лицо маску серьезности.
– Флинн, умоляю, признайся, что Холли врет! Она ведь и дальше будет отрицать, что любит меня.
– Так, мне это надоело, – прорычала Хольда и толкнула Тигмонда в плечо, чтобы тот снова лег на подушку. – Ты сегодня какой-то слишком взбудораженный. Понимаю, что тебе пришлось пережить нечто поистине ужасное, но давай-ка ты побережешь силы и наконец-то примешь лекарство.
Она зачерпнула из миски немного жидкости (тягучей, серебристой, словно это была расплавленная звезда) и поднесла ложку ко рту Тигмонда. Он с подозрением покосился на Хольду, но все-таки разжал губы и выпил лекарство, а вот от следующей порции отказался, повернув голову в сторону.
– Твое упрямство убивает меня, Холли. Ты ведь понимаешь это? – тяжело вздохнув, сказал Тигмонд. – Ты лишаешь счастья не только меня, но и себя тоже.
Флинну стало жалко Тигмонда. Он никогда прежде не видел его таким взвинченным и одновременно расстроенным. Ему всегда казалось, что этого парня невозможно вывести из равновесия, что он подобен скале, о которую бьются неистовые волны, а она тысячелетиями продолжает держать удары, оставаясь нерушимой. Но сегодня Флинн увидел первые трещины.
– Она действительно тебя поцеловала, – произнес он – тихо и спокойно. – Знаешь, Тигмонд, в тот момент я впервые позавидовал тебе… Я подумал: вот бы однажды меня тоже поцеловали так.
– Ненавижу тебя, – прошептала Хольда, явно обращаясь к Флинну.
После этих слов она положила миску с сияющей жидкостью на край постели и закрыла глаза ладонями. Девушка покраснела так, что невозможно было различить веснушки на ее коже, и в комнате остались лишь два звука: шипение кометы, которая парила в камине, и едва слышные всхлипы.
– Почему ты плачешь, Холли? – спросил Тигмонд, прикоснувшись к ее лицу. – Разве любить – это плохо?
– Я не люблю тебя, – покачав головой, ответила Хольда. Ее дыхание сбилось. Она плотно сжала губы, а потом приоткрыла рот и дрожащим голосом добавила: – Я поцеловала тебя из жалости, думая, что это были твои последние мгновения.
– Лжешь, – заулыбался Тигмонд. – Как всегда – лжешь самой себе. Из жалости ТАК не целуют. – Он провел кончиками пальцев по ее виску, затем по подбородку. – Холли, я люблю тебя. Слышишь? Я безумно люблю тебя.
Хольда отняла руки от лица. В ее мокрых глазах отражался белый свет камина, из-за чего казалось, что в них сверкают звезды.
– За что? – почти беззвучно спросила она.
– За тот огонь жизни, который горит внутри тебя. Даже мир мертвых не смог погасить его.
Тигмонд взял ее руку и положил себе на грудь – туда, где билось сердце. И увидев то, как Хольда смотрит на него, Флинн позавидовал ему во второй раз.