Черный мотылек - стр. 17
После похода по магазинам она поехала домой, открыв окна в машине. С короткими волосами Урсула могла не бояться ветра и дождя, косичка не будет больше падать, заколки не разлетятся во все стороны. К двум часам на берегу собралось две или три сотни отдыхающих. Было тепло, но не жарко, солнце скрылось за прозрачным облаком. Даже высокий прибой оставлял достаточно широкую полосу пляжа – с лихвой хватало места всем загорающим, строителям песчаных замков, собирателям ракушек и любителям поиграть в мяч.
Выйдя на ежедневную прогулку, Урсула обогнула множество тел, возлежащих на песке, компании, затеявшие пикник, детей, собак и направилась к югу. Почему-то отдыхающие собирались на северном конце пляжа, и через каких-нибудь двести ярдов Урсула осталась в одиночестве. Она повторяла про себя по привычке последнюю строку самого известного, даже затасканного, стихотворения Шелли: «Нет ничего быстрей песков».
Заучила в школе. Сколько стихотворений запоминали тогда дети (теперь уже нет): и Мейсфилда, о грязном торговом судне, и ту цитату из Гераклита, которую Хоуп поместила в извещение о смерти, и леди Шалотт, и Гораций на мосту: «Рушьте мост, о консул, как можно скорее! Имя мое Озимандия, царь царей». Это снова напомнило ей о Джеральде, особенно «властный взгляд» и «исполненный насмешливой гордыни».
– Нет ничего быстрей песков, – произнесла она, обращаясь к обступившей ее тишине.
Она забрела дальше, чем на обычной прогулке. Хорошая погода, приятно пройтись. Ее мать когда-то без устали бродила по прекрасным холмам графства Суррей, а отец, толстый, одышливый, цеплялся за машину, словно безногий – за инвалидную коляску. Мать говорила: если бы он сумел въехать на машине в дом, так бы и раскатывал из комнаты в комнату. Оба давно уже умерли, они были немолоды, когда родилась дочь, младшенькая, «прибавка». Можно свалить на них вину, но на самом деле Урсула во всем виновата сама, все сделала своими руками. Теперь, оглядываясь на прошлое, она не могла объяснить то девичье помрачение ума.
Непредприимчивая, праздная, возведшая праздность в закон жизни, невежественная, зажатая, страус, а не девушка, головой уткнувшаяся если не в песок, то во всякую чепуху. Готовая добыча для Джеральда Кэндлесса. Как она была изумлена, польщена, осчастливлена столь внезапным поворотом судьбы. Агнец на заклание. Дожидалась, замерла, как жертва перед хищником, видела, как он приближается, как смыкается кольцо, и не бежала, не догадывалась даже, что можно, а тем более – что необходимо бежать.
Урсула сделала круг по пляжу, против часовой стрелки, чтобы на обратном пути оказаться ближе к дюнам, песчаным долинам и зеленым округлым пригоркам, глубоким тенистым колодцам и травянистым холмам.
В любое время дня среди дюн можно наткнуться на любовную парочку. Если не занятую самим актом, то очень близкую к тому – стиснут друг друга в объятиях, целуют, катаются по песку. Не в первый раз Урсула задумалась, каково это – быть влюбленной и любимой, пойти с ним в дюны, упасть, целуя его, сжимая объятия, и так проводить часы. И это занятие не прискучит, останется самым желанным на свете?
Она поднималась к гостинице по тропинке, более пологой и длинной, чем та, что вела к ее дому и другим коттеджам на мысе. Здесь вместо амброзии, которая росла вдоль ее тропы, поднимались заросли фуксии, вилась ипомея. Когда Урсула добралась до вершины, она вспотела. Наверное, щеки раскраснелись и блестят, подумала она, зато волосы в полном порядке. Приятна сама мысль, что о волосах никогда больше не придется беспокоиться.