Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник) - стр. 53

Если уровень неопределенности в вашем деле высок, если вы постоянно казните себя за поступки, которые привели к нежелательным последствиям, для начала заведите дневник.

В каждом из нас сидит губительная неприязнь к абстрактному.

В декабре 2003 года, в тот день, когда был арестован Саддам Хусейн, ровно в 13:01 в экстренном выпуске новостей агентство “Блумсберг ньюс” сообщило: “Ценные бумаги США растут в цене: Саддам арестован, но терроризм еще жив”.

Полчаса спустя агентству пришлось делать новую сводку. За это время цены на государственные облигации упали (обычное явление на рынке ценных бумаг – его колебания происходят по нескольку раз на день); журналисты взялись искать “причину” и отыскали – ею оказался все тот же арест Саддама. В 13:31 вышел новый экстренный выпуск. На этот раз сообщалось: “Американские ценные бумаги падают: после ареста Саддама вырос спрос на рисковые активы”. Так у одной и той же причины оказалось два прямо противоположных следствия. Ясно, что этого быть не может, арест Саддама и колебания рынка никак не связаны между собой.

Неужто журналисты с утра забегают в медпункт за дозой допамина, чтобы лучше сочинялось? (Есть некая ирония в том, что слово “допинг”, обозначающее группу запрещенных препаратов, которые принимают спортсмены, желая улучшить свои показатели, и слово “допамин” имеют один и тот же корень.)

Таков обычный прием: чтобы заставить вас “скушать” новость, ее нужно приправить конкретикой. Кандидат провалился на выборах? Вам тут же укажут “причину” недовольства избирателей. В сущности, сгодится любая мало-мальски правдоподобная. Но журналистам хочется быть точными, и они не жалеют сил, чтобы перерыть и перепроверить груды фактов. Такое впечатление, что журналисты предпочитают бесконечную точность ошибочных выводов “приблизительной” правде сказочника.

Обратите внимание: ничего не зная о человеке, мы обычно судим о нем по его национальности, то есть по его корням (как пытался судить обо мне тот итальянский профессор). Я утверждаю, что все эти корни – сплошная фикция. Почему? Я специально выяснял: сколько трейдеров моей национальности, также переживших войну, стали эмпириками-скептиками? Оказалось, что из двадцати шести человек – ни один. Все эти рассуждения про национальный менталитет – не что иное, как складно рассказанная история, удовлетворяющая лишь тех, кто жаждет объяснений всему и вся. Ею пользуются от безысходности, когда не удается отыскать более “похожей на правду” причины (вроде какого-нибудь фактора эволюции). Люди дурачат самих себя россказнями о “национальной самобытности”, которая разнесена в пух и прах в оригинальной статье за подписью шестидесяти пяти ученых в журнале “Сайенс”. (“Национальные особенности” хороши для кинематографа, еще они незаменимы на войне, но все-таки это чисто платоническое понятие. Однако и англичанин и неангличанин свято верят в существование “английского национального характера”.) В реальности пол, социальное положение и профессия в гораздо большей степени определяют поведение человека, чем национальная принадлежность. Мужчина-швед больше похож на мужчину из Того, чем на женщину-шведку; у философа из Перу больше общего с философом из Шотландии, чем с дворником-перуанцем.