Черный космос - стр. 17
Мой родной, по документам, город Метроном являлся одним из самых русскоязычных городов Земли. Один русский на пару сотен представителей других наций. Территория, где он находится, раньше называлась Египтом, и был здесь крупный курорт, несмотря ни на что всегда полный отдыхающих. Которым в один ужасный день стало просто некуда возвращаться и пришлось осваиваться на чужой земле. Люди, желавшие выжить, сплотились в жесткие группировки, и почти всегда они оказывались объединены в них по принципу землячества. То есть каждый поддерживал соседа, друга и родственника, в силу частичного пересечения этих трех позиций и надежды при проблемах самому получить помощь. Но моим соотечественникам пришлось хуже всех. В наступившей беде винили в основном их. А когда ценность человеческой жизни падает до нуля, уцелеть при таком раскладе становится делом весьма проблематичным. И кровавым.
До Войны русский народ считался относительно миролюбивым, чтобы разозлить его представителей, надо было приложить немало усилий. Не зря прижилось сравнение с медведями, в сытом состоянии зверями весьма благодушными и ленивыми, хоть и могучими. А после атомной войны злить представителей почти исчезнувшего этноса мало кто решался. Менталитет нашего народа таков, что если уж дела идут предельно плохо, то начинаются не битвы, а бойни. Те, кто пытался связаться с моими соотечественниками на заре новой цивилизации, очень быстро погибали. Чтобы не быть смятыми ордами паниковавших людей, видевших в них врагов, русские стали самыми жестокими существами в подземных городах-убежищах. Нас ненавидели и боялись, но не уничтожали. Иначе своды убежищ рушились взрывами, резервуары с водой травились, а через вентиляцию внезапно и незаметно начинал дуть радиоактивный ветер поверхности, не разделяющий правых и виноватых.
А еще русские, если верить сохранившимся в семье приемного отца хроникам, ведомые генетической памятью, быстро соображали, как можно утеплить стены в мороз. Умели превратить жалкую крысу в бульон, которым можно накормить сразу пять человек. Среди русских оказался велик процент тех, кто имел представление не только о торговле, но и о реальной работе своими руками. Врачи моей исчезнувшей родины как-то умели обходиться без сложных приборов и синтезируемых из отсутствующего сырья лекарств. В общем, с точки зрения правителей бункеров, являлись весьма полезными кадрами: рукастыми, головастыми, неспособными взять власть по причине плохих отношений с остальным населением. И такая картина наблюдалась почти везде, где анклавы, образованные туристами и иммигрантами, уцелели.
Когда ситуация на поверхности более-менее нормализовалась, репутация этноса, к которому я принадлежу, не изменилась. Русских ненавидели, а они не собирались поддаваться и потому, как могли, вооружались, не прощая обид и крепко держась друг за друга. Забавно, но самой России давно нет, а русская мафия осталась, и входит в нее практически каждый четвертый представитель нашего народа. Впрочем, мафия эта имеет скорее не криминальный характер, а является неким подобием круга по работе и интересам. Следовательно, близка к каноническому смыслу этого слова, если не ошибаюсь, обозначавшего изначально «семья». За четыре века у моего народа сложилась своеобразная репутация и специализация. Военное дело, наемники и младшие исполнители Социальной Службы – вот отрасли, в которых русских не только терпели, но и ценили. И всеми правдами и неправдами старались их туда загнать. Корпорации почти любили бойцов, отличающихся высоким моральным духом и имевших не так много мест, где отступники могли бы спрятаться.