Черный дом - стр. 4
Замерев на месте, мгновенно позабыв о своём намерении поскорее покинуть чересчур людный и шумный сквер, Гоша пристально, не отрываясь и почти не мигая, как заворожённый, смотрел на полуголую, блиставшую драгоценностями незнакомку – и никак не мог насмотреться. Он понимал, что такое настойчивое, довольно бесцеремонное разглядывание глупо и неприлично и может вызвать вполне оправданное недовольство той, на кого оно было направлено. Но ничего не мог с собой поделать и продолжал, застыв на месте и не в силах пошевелиться, пожирать её широко раскрытыми, словно в изумлении, всё более разгоравшимися глазами, точно узрев перед собой какое-то дивное, чудесное видение, от которого невозможно отвести взор, на которое можно смотреть, упиваясь и пьянея, до бесконечности…
Однако девушка оказалась на удивление снисходительной – или, скорее, равнодушной – к выказываемому ей упорному, граничившему с наглостью вниманию. Вероятно, она уже привыкла к то и дело устремлявшимся на неё выразительным мужским взглядам и воспринимала их как должное, как естественную и законную, положенную ей дань восхищения её яркой, неординарной красотой. А потому она лишь однажды скользнула беглым, рассеянным взором по застывшей в нескольких шагах от неё остолбенелой, напрягшейся Гошиной фигуре и больше уже не смотрела в его сторону, будто его и не было рядом.
Гоша же спустя минуту-другую спохватился и сообразил наконец, что ведёт себя смешно и нелепо, что он не может и дальше торчать здесь неподвижным безмолвным истуканом и пялиться на эту аппетитную полуобнажённую девицу (которая неизвестно что может о нём подумать, а возможно, уже и думает), что он должен, и немедленно, сделать одно из двух: либо подойти и заговорить с ней, попытаться познакомиться, либо повернуться и уйти – и, скорее всего, никогда больше не увидеть её.
Но последнего он никак не мог допустить. Сама мысль об этом была ему противна. Он не в силах был покинуть это место, точно пригвождённый к нему какой-то неведомой силой, которой он не в состоянии был – да и не имел особого желания – сопротивляться.
Он ещё продолжал рассуждать обо всём этом сам с собой, не зная, на что же в конце концов решиться, а его ноги между тем, словно независимо от его воли, или, вернее, непроизвольно подчиняясь его тайному, невысказанному стремлению, сами понесли его вперёд, к лавочке с сидевшей на ней прекрасной незнакомкой. И ему, оказавшемуся через мгновение прямо перед ней, не оставалось ничего иного, как взять себя в руки и открыть наконец рот.
– Не помешаю? – приглушённым, чуть хрипловатым голосом произнёс он, уткнувшись глазами в землю.
Девушка немного удивлённо, будто только что заметив его, взглянула на него и, ничего не сказав, слегка пожала плечами.
Гоша, то ли не уловив это её лёгкое, неопределённое движение, то ли не поняв его значения, вскинул на неё глаза и, чуть повысив голос, повторил свой вопрос другими словами:
– Я присяду? Ты не против?
Она вновь едва заметно шевельнула плечом и равнодушно, точно нехотя, обронила:
– Пожалуйста.
Он тут же воспользовался позволением и опустил своё по-прежнему несколько напряжённое, как будто слегка онемелое тело на лавочку, по левую руку от незнакомки, но на некотором расстоянии от неё. Усевшись, протяжно выдохнул, точно сбросив с себя давившую его тяжесть, и провёл ладонью по разгорячённому, раскрасневшемуся лицу.