Черные вороны 5. Мистификация - стр. 9
– Нет!
– Что нет?! Не получилось, или нет, не для этого трахалась?
И волосы тянет сильнее, а у меня опять слезы на глаза наворачиваются, хочется в лицо ему впиться, чтоб не смел со мной так.
– Отпусти! Мне больно!
– Потерпишь. Мне тоже было не особо приятно, когда сказали, что ты удрала, как последняя дрянь. Я плохо к тебе относился? Отвечай! Ты вообще понимаешь, КАК я должен был к тебе относиться?
– Уходи!
– Это я решаю, когда мне уходить. Надо будет – взорву, нахрен, этот зал.
– Чего ты хочешь? Что тебе нужно. Андрей? Я ответила на все твои вопросы.
– Не-е-ет. Не ответила. На самый главный. Звонишь мне зачем?
– Не звоню…
– Звонишь. Молчишь в трубку, а потом отключаешься. Это тоже игра такая или что это, мать твою?
– Больно… – рывком к себе притянул еще ближе, и из моих глаз брызнули слезы.
– Очень больно... да, ты права.
И тут же в губы поцелуем впился, и все. И меня на части разорвало в ту же секунду, как первый глоток его дыханием сделала. Руки вскинула и за лицо к себе притянула, жадно отвечая, сплетая язык с его языком, с громким всхлипом, прижимаясь всем телом и чувствуя, как уносит, утягивает в ту же бездну. Пачкаю его кровью, а он ладони мои целует и снова к губам прижимается. Больше нет спокойствия и холода, его трясет так же, как и меня. И дышит часто, прерывисто, прямо мне в губы, терзает их, впивается жестче, сильнее, с голодом, от которого по всему телу мурашки рассыпаются, и я хаотично глажу его лицо, впиваюсь в ворот рубашки. Оторвался от моего рта и снова порезы на ладонях целует. Быстро, резко, больно. Прямо в обнаженные раны.
– Заберу тебя, слышишь? Я заберу тебя отсюда сейчас. Готово все… один шаг сделать должна!
Резко оттолкнула и крикнула истерически:
– Уходи! Не заберешь! Не пойду с тобой никуда! Видишь, хорошо мне без тебя?
– Вижу, – усмехается и снова к себе тянет, – так хорошо, что слезы по щекам катятся? Настолько хорошо, Александра, до слёз?
– Хорошо, – и сама к его рту тянусь, уже нежно обхватывая губам нижнюю губу, сжимая пальцами его пальцы, – хорошо.
И опять голос отца в ушах звенит, лицо его перекошенное вижу и вопли эти дикие.
«Мамой клянусь, Лекса, убью его. Сначала с тебя кожу живьем спущу, а потом его голыми руками раздеру. Всю семью перебью, как тварей последних. Чтоб не смела отца предавать! Отдам тебя за первого встречного. А если опозорила – казню, суку, прилюдно!»
– Без тебя хорошо, – толкнула в грудь, все еще пытаясь освободиться, – думаешь, мне это нужно? От отца не уйду к тебе. Ты – мой враг. Я тебя так же, как и он ненавижу! Ясно?!
Стиснул челюсти так, что и я хруст услышала, и сама тоже пальцы в кулаки сжала. Где-то вдалеке послышались крики охранников и треск раций, и у меня внутри все оборвалось.
– Я – Нармузинова. Я – дочь Ахмеда. Помнишь, кто он такой? Так вот, я его дочь.
– И что? – коротко, отрывисто, и снова в глаза смотрит, читает меня, сканирует, и мне кажется, что я, как открытая книга, потому что слезы все равно катятся и катятся.
– Ничего. Была ею и останусь. И горжусь этим. Пропасть между нами. Убирайся, Андрей.
И вдруг поняла, что это последний раз, когда сказала ему эти слова. Он не позволит прогнать еще раз, а я больше и не смогу. Обессилела. Не могу больше. К нему хочу. Чтоб увез, забрал, чтоб вот так к себе прижимал, и пусть весь мир сгорит к чертям.