Черные тузы - стр. 47
Марьясов, казалось, совершенно не слушая Трегубовича, вертелся в кресле, щелкал кнопкой шариковой ручки, кряхтел, потирая лоб. Наконец, он нетерпеливо хлопнул ладонью по столу, прерывая рассказ Трегубовича.
– Слушайте, Николай, зачем вы рассказываете мне распорядок дня этого Рослякова? Меня не интересует, сколько времени провел на работе этот человек, с кем он там виделся. Вы вообще понимаете свою задачу, видите цель ваших поисков?
– Вижу, – смущенный Трегубович завертелся на стуле, зашуршал страницами ежедневника. – Конечно, вижу эту цель.
Васильев молча развел руками и улыбнулся, словно хотел извинялся за своего неловкого молодого помощника.
– Тогда продолжайте. Только покороче.
– В семнадцать часов Росляков покинул здание редакции и отправился в центр, – Трегубович зачитал адрес. – Как раз к той дамочке, с которой разговаривал по телефону. Объект моего наблюдения пробыл на квартире около двух с половиной часов. Судя по всему, Росляков имел с этой дамочкой половое сношение.
– Все, хватит, – Марьясов с чувством хлопнул ладонью по столу. – Хватит читать мне эту белиберду. Имел половое сношение… Судя по всему… Судя по чему, имел сношение? И какое касательство его жалкое сношение имеет к нашему делу?
– Ну, я думал…
– Ты думал? – Марьясов плюнул в корзину для бумаг. – Он, видите ли, думал. О чем только? Является ко мне в кабинет и начинает мне читать какие-то порнографические записки.
При слове «порнографические» проснулся пресс-секретарь и с осовелым видом поводил головой из стороны в сторону, стараясь понять, кто произнес разбудившее его слово и о чем, собственно, идет речь.
– Ты что, ищешь работу, где можно ничего не делать, а только подглядывать в чужие замочные скважины и получать за это деньги? – бушевал Марьясов. – Но синекур не осталось и дураков почти не осталось. Ты один из последних. Все, свободен, жди в приемной.
Трегубович неловко встал, чуть не опрокинув стул, на полусогнутых ногах, пятясь задом, вышел из кабинета. Куницын, так ничего и не поняв, опустил голову к журналу и смежил веки. Васильев, дав волю чувствам, хлопнул себя ладонями по коленкам, громко рассмеялся.
– Меня просто оторопь берет от этого человека, от брата твоего, – сказал Марьясов, обращаясь к пресс-секретарю. – От тупости его непроходимой оторопь берет. Сегодня он ещё складно рассказывал. А так лексикончик этого типа состоит из пары сотен слов. И самые употребимые, как я заметил, это: земляк, водка, крутой, откинулся… И как вы только работаете с этим дураком? – Марьясов глянул на Васильева.
– Я смирился с Трегубовичем, как с некой данностью. А его лексикон за последнее время обогатился, сильно обогатился.
– Вам действительно нужен такой помощник?
– В некоторых делах он просто незаменим, – кивнул Васильев. – Отвязанный малый, он просто упивается насилием. Иногда я сам удивляюсь, откуда в молодом человеке столько злобы и изощренной жестокости к людям. Короче, для грязной работы этот Трегубович подойдет. А в остальном он, разумеется, полный ноль. Хотя схватывает на лету, быстро учится.
– Вот именно, он быстро учится, – заступился за родственника Куницын. – Старается парень. Может, способностей у него маловато, провинциал, трудно ему здесь. Но он старается.
Сказав то, что должно сказать в такой ситуации, Куницын склонил голову к журналу и отдался дремоте.