Чернокнижник - стр. 22
А потом он появился на свет. Вылез из немытого чрева, как червяк из подземелья, и закричал… шлюха исполнила свою роль и больше была не нужна. Он понял это сразу, как освободился из её вонючего нутра. Потом был детский дом. Отец испытывал его на прочность.
А потом Отец велел ему найти куски своей плоти… ибо как можно жить без глаз? Без глотки? Без рук? Без сердца? Отец сказал, что разделил их, потому что в одиночку никто не может пользоваться безграничной властью. Безусловно, он прав. Он понял это только сейчас. Понял великий замысел Отца. Не случайно он выбрал ему в матери грязную шлюху, ибо у него не могло быть матери, только Отец. Молодой человек улыбнулся.
В детдоме ему дали имя Ник, Никита. Он не возражал, пусть будет так, тем более что имя ему нравилось.
Ник окинул взглядом кухню. Мерзкое местечко, но ничего, скоро всё изменится. А пока нужно найти глаза и руки.
Его размышления прервал сосед по коммуналке, слесарь из ЖЭКа дядя Миша. По случаю выходного он был в стельку пьян. Дядя Миша плюхнулся на соседний стул и икнул. Ник брезгливо поморщился, встал и собрался уходить. Дядя Миша его раздражал.
– Ну как дела, сынок? – Дядя Миша изобразил искреннюю заинтересованность.
Ник не удостоил его ответом. Дядя Миша махнул рукой, открыл холодильник, достал бутылку водки, поставил на стол и налил в стакан. Смачно крякнув, выпил. Очевидно, пить одному было скучно, поэтому дядя Миша, обретя после принятой на грудь дозы прыть, подскочил к Нику и схватил за руку:
– Может, составишь компанию, сынок? Выпей рюмочку со старым человеком! Не побрезгуй, соседушка! – От него разило перегаром и гнилым нутром.
Ник медленно развернулся и заглянул ему прямо в глаза. От этого взгляда дядя Миша поёжился, его кураж несколько ослабел, но не пропал. Он смотрел на Ника, наивно хлопая выцветшими глазками. Очевидно, чувство самосохранения его окончательно покинуло.
Ник не сдержался, его обычное хладнокровие отказало ему. Он взял дядю Мишу за горло холодными пальцами и сжал. Глаза у дяди Миши вылезли из орбит. Он хотел что-то сказать, но только хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Ник не ослаблял хватку. Медленно, чётко произнося каждое слово, он сказал:
– Если ты ещё раз, дерьмо, заговоришь со мной… если ты откроешь свой поганый рот… я отправлю тебя туда, где тебе самое место… тебе понятно?!
Дядя Миша изобразил кивок. Ник отпустил его. Дядя Миша схватился за горло и захрипел. Ник, больше не обращая на него внимания, удалился к себе в комнату, где у него царил идеальный порядок, несмотря на разруху снаружи. Дядя Миша сел на стул и оторопело уставился на бутылку.
– Ну зачем так, сынок… – прошептал он, потирая горло, – не дурак, понимаю… так бы сразу и сказал, что ни-ни… – дрожащей рукой она налил стакан водки и залпом выпил. Потом, шатаясь, встал и направился в свою комнату, от греха подальше. Початую бутылку и стакан захватил с собой.
Ник ругал себя за несдержанность. Как он мог так поступить? Старый идиот может пожаловаться на него, или просто сболтнуть кому-то и тогда прощай его безупречная репутация. Нет, безусловно, вряд ли кто поверит, что такой положительный молодой человек мог оскорбить старика, но… это вечное «но»… кому-то западёт в душу, кто-то при случае может вспомнить неожиданное проявление жестокости, вспышку ярости…