Черное Безмолвие - стр. 17
– Ты со мной? – прямо спросил он, видя мои размышления.
– Дай мне несколько дней на раздумье…
Его рот скривился в ухмылке, на этот раз – по-настоящему злорадной.
– У тебя есть минута, бегунья.
– Ты хочешь принудить меня силой? – удивлению моему не было предела. Принудить к чему-то бегуна – это уже само по себе фантастика, даже если сделать это попытается другой бегун. Но заставить бегуна совершить невозможное, угрожая ему… Да, я тоже мечтаю об окончании войны. О том, что ядерная ночь развеется, словно дым, что мы с Колей, как и раньше, до первой ракеты, будем сидеть на лесной полянке, любуясь звездами. Мечтаю хотя бы о том, чтобы снова увидеть эти звезды, скрытые сейчас за тяжелыми черными тучами…
– И много тебе будет толку от лазутчика, ненавидящего своего командира.
– Мне плевать, как будешь относиться ко мне ты, или все остальные, кто пойдет со мной. Мы пойдем туда, и уничтожим Штаты!
Я вновь взглянула ему в глаза, и теперь уже испугалась по-настоящему. Ощутила в груди тот страх, который впервые испытала в тот день, когда раздела догола того парня, что вместе с компанией дружков гнал меня по лесу, словно дичь. Вот только, тогда я испугалась не своих преследователей, а самой себя. Ненависти, проснувшейся во мне в тот миг, когда я впервые ощутила во рту вкус чужой крови. Испугалась зла и ненависти, долго таившихся в моей душе и вырвавшихся в то мгновение на свободу. Должно быть, этот страх, вперемешку с ненавистью, и увидел в моих глазах Коля, поэтому и не отрекся от меня, не смотря на то, что попросил поселить его в бункер. Отдельно от меня… И сейчас, находясь в плотном кольце врагов, слыша, как спрыгивают с подъезжающих грузовиков все новые и новые люди, я вновь боялась. Не смерти, не боли, а ненависти. Теперь уже не своей – ее я привыкла контролировать, выпуская на охоту, словно злую гончую собаку лишь время от времени. Меня испугала ненависть, светившаяся в глазах этого человека, и то, что к ней не примешивался страх.
– Уничтожим, чтобы остановить войну? – спросила я, все так же глядя в его глаза, и заранее зная ответ. Он не сможет соврать. Не сможет запутать меня псевдофилософской демагогией, чтобы скрыть от меня свои истинные мысли. Не сможет врать, когда тет-а-тет с ним, глаза в глаза, говорит равный ему, другой бегун. Не сможет, потому что не захочет. Я никогда не встречала подобных людей, но почему-то я уверена в том, что знаю, как он мыслит и о чем думает сейчас.
– Да! – говорит он, а затем, выдержав театральную паузу, добавляет, – Чтобы остановить войну и взять власть в свои руки.
Толпа вокруг радостно гудит, видимо ощущая висящее в воздухе напряжение.
– В твои руки? – не то спрашиваю, не то поправляю его я.
– Да. – соглашается он. – Мира больше нет, и его нужно построить заново. Построить, избежав прошлых ошибок…
Краем уха я услышала какой-то посторонний звук, шедший издалека, со стороны завода. Во время разговора с бегуном я инстинктивно уменьшали порог восприятия, чтобы сосредоточиться на нем, а не на всем, что происходит вокруг. Теперь же, напряженно вслушиваясь в Черное Безмолвие, я отрешилась от его голоса, до предела углубившись в мир звуков и шорохов. Сквозь биение почти полутора сотен сердец, сквозь дыхание врагов, треск пламени и рокот не заглушенных моторов, я отчетливо услышала вой сирены воздушной тревоги…