Черно-белый сад - стр. 9

На часах половина пятого, но я уже не могу усидеть на месте. Словно какая-то неведомая сила тянет меня к нашей скамейке. Я решила, что буду идти медленно, ведь времени у меня предостаточно, но знаю, что это неправда. Я побегу к ней вприпрыжку, как утром, и стану ждать тебя там. А вдруг ты придешь первым?

Самостоятельная жизнь началась с теткиного благословения.

– Голову тебе сломать, дрянь такая! – сказала она и плюнула мне вслед.

– И вам не болеть! – ответила Катерина, всю жизнь обращавшаяся к тетке только на «вы». – Успехов на новом месте.

Тетка не хотела разменивать квартиру. «Не ты ее получала, не тебе и делить! – говорила она, выразительно потрясая перед носом племянницы кукишем. – Не хочешь жить со мной, выметайся к такой-то матери!» Пришлось пригрозить продажей своей доли каким-нибудь «черным» риелторам, специалистам по принудительному выселению одиноких пенсионерок. Поняв, что племянница настроена решительно, тетка согласилась на размен. Трешка в сталинском доме, полученная дедом во время работы председателем профсоюзного комитета в НИИ, легко, без доплаты, разбивалась на две окраинные однушки. Тетка, конечно же, рассчитывала на большее. У нее была своя арифметика. Она считала, что трехкомнатная квартира должна размениваться на двухкомнатную и однокомнатную. Двухкомнатную ей, однокомнатную – племяннице.

– Квартира – в большом доме! – напоминала она всем: и риелторам, и потенциальным покупателям-сменщикам с таким апломбом, будто речь шла о Доме на набережной. Дом, в котором они жили, местные жители называли «большим», потому что когда-то он был единственной многоэтажкой среди бараков. А еще его называли «красным» за цвет кирпича, но «красный», по мнению тетки, звучало не так значительно, как «большой». Смирившись с тем, что ей придется переезжать в однушку, тетка начала ревностно следить за тем, чтобы племяннице ненароком не достался бы вариант получше. Обращала внимание на все – не только на метраж и этаж, даже расстояние до остановки мерила шагами. Вымотала все нервы, но Катерина не сдавалась. Она не могла после того, что случилось, жить с теткой и не могла бесконечно кочевать по подругам. Ей было нужно свое жилье. Пусть комната в коммуналке, пусть соседи будут какие угодно… Все равно, хуже тети Полины никого не придумаешь.

Разъехались «диаметрально противоположно», как выразилась риелтор Света, в разные концы Москвы. Тетка – в Выхино, Катерина – на Планерную. Катерина собралась переезжать сразу же после того, как получила ключи от новой квартиры, а тетка назначила переезд на последний день срока, отведенного им новыми жильцами.

– Хоть поживу напоследок одна, без всяких… – то и дело повторяла она.

– Вы теперь до конца жизни будете одна, – сказала, не выдержав, Катерина. – Про меня забудьте. Помирать станете – не приду!

– А вот и придешь! – усмехнулась тетка. – Квартиру захочешь унаследовать и придешь! На пузе приползешь, шестерить будешь ради квартиры-то!

И столько звучало уверенности в ее голосе, что Катерина не выдержала. Взяв с теткиной тумбочки Библию, она положила на нее правую руку и поклялась, что никакого наследства от тетки не ждет, а если и получит от нее квартиру, то продаст ее, а деньги переведет тому детскому дому, в котором воспитывались дед с бабкой. Или какому-нибудь другому, без разницы. На тетку клятва произвела впечатление. Катерину всегда удивляло, как легко при всей своей показной набожности тетка преступает различные заповеди и запреты, начиная с «не судите» и заканчивая… Неизвестно, на чем это заканчивалось. Главной христианской добродетелью тетка считала не любовь к ближнему, а ревностное соблюдение постов. Запреты и ограничения вообще составляли высший смысл ее жизни. Это называлось емким словом «дисциплина».