Чернее, чем тени. Ринордийский цикл. Книга 2 - стр. 34

Так же неожиданно, как исчез, Феликс вновь бухнулся на край скамейки.

– Вот, держи.

Он вложил ей в руки мандариновую воду и маленькую ореховую шоколадку. Лаванда улыбнулась:

– Спасибо.

По правде, ей не нужно было ни того, ни другого, но это было так трогательно с его стороны, что она не могла не улыбнуться.

– Послушай, Феликс…

– Да?

– Помнишь, мы говорили… – она вспомнила вдруг об осторожности и бдительно осмотрелась по всем сторонам. – Здесь не опасно разговаривать? – добавила она шёпотом.

Феликс тоже обернулся, окинул взглядом малолюдный парк.

– Без имён – можно.

– Когда мы говорили… тогда, у фонтана… Ты упомянул «чёрное время»… и сказал, что это что-то похожее.

– Ну да, – подтвердил Феликс. – Такое же время всеобщего страха. Ты и сама сказала, что что-то такое почувствовала.

– Но ведь… Сейчас совсем другое – сейчас же нет ни расстрелов, ни переполненных тюрем, ни даже каторжных работ. Тогда почему? Я тоже чувствую какую-то угрозу, опасность, как будто всё хорошее может закончиться в любой момент. Но почему? Отчего это так?

Феликс кивнул в знак понимания и, кажется, подбирал слова получше.

– Помнишь, я говорил тебе, что люди, которые стали неудобны, в итоге куда-то пропадают? – заговорил он.

– Да, я читала обо всех этих случаях в твоём архиве… Но многие из них погибали так, что почти невозможно было бы подстроить. Какое отношение к этому всему имеет она.

– А вот это самое интересное, – Феликс хитровато улыбнулся и снова мельком глянул по сторонам. – Если хочешь, я тебе расскажу. Только учти, тут замешана мистика.

– Ничего, – кивнула Лаванда. – Я привыкла к мистике.

– Тогда слушай…

В очень далёкие времена – настолько далёкие, что они почти стёрлись из памяти людей и висели только призрачной серебристой дымкой, – в те века, когда Ринордийск был ещё мал и неказист и, свернувшись кольцом, недоверчиво посматривал на дикие леса вокруг, несколько человек бежало оттуда, из оплота всей возможной тогда безопасности, на восток, где разлеглись бескрайние и никем не заселённые территории. Кто-то говорил, что они бежали из рабства, кто-то – что от гнева некого большого начальника, за что-то их невзлюбившего… Так или иначе, преодолев все трудности, беглецы добрались до горного края, где только острые скалы вздымались к небу и ветер свистел в лабиринте ущелий. Людей это вполне устраивало: здесь никто не стал бы искать их, а они бы уж как-нибудь обустроились. Жизнь в том диком и суровом мире вырастила их неприхотливыми.

Но не тут-то было. Горы только казались необитаемыми: здесь издревле кипела своя, тайная, совсем иная жизнь. Местные обитатели чутко охраняли свой край и были совсем не в восторге от появившихся чужаков.

Кем они были: духами этих гор, последними древними волшебниками или отделившимся на заре человечества одиноким племенем, что не утратило связи с колдовством, – этого уже никто не сможет сказать. Ясно одно: эти создания не желали просто так мириться с потревоженным покоем и собирались отстаивать свой дом.

Люди нашего мира и жители мира иного почти ничем не похожи, а потому война велась не оружием, привычным человеку. Поначалу переселенцам и вовсе показалось, что их соседи ушли куда-то, и это, конечно, вызвало немало веселья.

Однако, им лишь показалось. Обитатели гор затаились ненадолго, а затем нанесли внезапный и страшный удар. В ход пошло колдовство – древнее как мир, а потому особенно действенное. Это была та самая слепая сила, что толкает убивать, уничтожать всех без разбора, бесцельно, бессмысленно; что сметает всё на своём пути.