Черная вселенная - стр. 12

– Прием, – тихо и взволнованно произнес сейсмолог.

– Да, – ответил Храмов.

– Я не знаю, засняла ли это камера, но только что мое отражение замерло в зеркале, когда я двигался, – Марк старался говорить спокойно, хотя внутри у него бушевали эмоции.

– Ты уверен? – Мишкин помахал рукой своему отражению. Задержек он не заметил.

– Уверен, – сказал Марк.

– Я сейчас отмотаю запись назад и посмотрю, может, там что видно было, – сказал Храмов.

Мишкин вытянул руку вперед, не сводя взгляда с ее отражения, и резко дернул ею в сторону. Отражение руки так же резко дернулось вслед за настоящей рукой.

– Точно уверен? – спросил техник.

– Точно!

– Может, показалось? – продолжил Мишкин. – Из-за стресса вполне может быть.

– Нет! Не показалось! – сказал Марк и сделал быстрый шаг влево, глядя в зеркало под собой.

– А сейчас отстает?

– Нет, не отстает.

– На записи не видно отражения, – сказал Храмов.

– Я на сто процентов уверен, что отражение отстало от моего движения! – голос Марка дрогнул. – Я четко это видел! Задержка была почти на секунду!

– Ты понимаешь, что даже во Вселенной с другими законами физики отражение не может отстать от твоего движения? – сказал Мишкин.

– Не знаю я… – нервно ответил Марк.

– В этой Вселенной другие фундаментальные параметры, – сказал Храмов, – но даже если предположить, что отражение и правда отстало, то я не могу даже представить, какие настройки надо изменить, чтобы вызвать такой оптический эффект.

Марк и Мишкин стояли и дергали руками в стороны, всматриваясь в зеркала.

– Поезжайте обратно, – сказал Храмов, – этот случай мы обсудим с Евриным сегодня на собрании. Может, он даст какой-нибудь компетентный комментарий.

Гене на бурмашине далеко отъезжать от «Гефеста» смысла не было, ведь узнать, возьмет ли бур зеркальное покрытие, можно прямо здесь и сейчас. Этим он и его помощник и занялись. Гена стоял в двадцати метрах от корабля и жестом руки показывал Андрею, сидящему за рулем, место, куда тому необходимо подъехать. Андрей сдавал задом к намеченной Геной точке. Когда машина оказалась где надо, Гена подошел непосредственно к самой буровой установке, расположенной сзади. Управляя ею с помощью сенсорного экрана, он разложил четыре выносные опоры, которые выдвинулись, словно ноги из-под панциря черепахи, и уперлись в зеркальное покрытие, приподняв транспорт на несколько сантиметров.

– Хоть немного-то должно пробурить, – тихо произнес басом Гена, поправляя кислородную маску на черной косматой бороде и глядя на то, как поднимается в вертикальное положение огромное сверло с алмазной коронкой на конце.

Геолог ткнул толстым пальцем в сенсор и запустил процесс бурения.

На самом деле на Тихой Гавани не все члены команды «Гефеста» испытывали нервное напряжение. Гена не испытывал. Гена вообще никогда не нервничал. Не нервничал, не расстраивался, не злился, не грустил и практически никогда не радовался. Практически. Иногда все же мог улыбнуться. Про Гену говорили, что он человек-робот, хотя небольшая палитра эмоций у него все же имелась, но выражал он ее очень скупо. Точнее сказать, совсем не выражал. Даже если случалось какое-то чрезвычайное происшествие, Гена, глядя чернющими глазами из-под чернющих густых бровей, мог произнести лишь что-то типа – «ого» или «ну и ну». Так было, когда они садились на Марсе и сработали не все парашюты посадочной капсулы. Посадка была жесткая – капсула врезалась на критической скорости в поверхность Марса (благо были воздушные мешки снаружи), а далее катилась. Все люди в капсуле орали от ужаса неминуемой смерти, а Гена молчал, и только когда спускаемый модуль остановился, сделав перед этим какое-то невероятное количество кувырков, Геннадий тихо произнес свое «Ну и ну», а потом под звуки одышки коллег тихо добавил: «Значит, не сегодня». Видимо, он тогда говорил про смерть.