Черная метка в паспорте - стр. 45
Его напарник зевнул:
– Да протер я все тряпкой, бутылки повыкинул. Ну чего ты трясешься, у них своя операция, плевать им на клетку. Сказал же опер, нас проверять не будут.
Парень бросил обеспокоенный взгляда на Сладкевича, который теперь вел через дворик высокую поникшую фигуру, и пробормотал под нос:
– Они все так говорят, проверяющие эти. А потом – то не по инструкции, это не по правилам. Найдут к чему прикопаться. Ладно, открывай, заводим.
Они привычно распахнули двери, подтолкнули мужчину в костюме в зияющий темнотой проем. Один из караульных нырнул следом. Щелкнули наручники, и Сергей Афанасьев оказался пристегнутым к металлической опоре сиденья стальными браслетами. Напротив него в похожей позе скрючился Лев Гуров. Задержанный мазнул по нему равнодушным взглядом без интереса, опустил взгляд к своим ногам и больше его не поднимал, о чем-то крепко задумавшись. Хлопнула тяжело дверь, тусклая лампа под крышей машины почти погасла, и двое заключенных оказались в полумраке, который разбавляли проплывающие лучи от фонарей снаружи. Голоса охранников слились в неразборчивое бормотание за бронированной толщей стен. Еще один хлопок – сопровождающие заняли свои места в караульном отсеке. Пол со стенами плавно начал покачиваться – машина тронулась, выехала со двора, а дальше выкатилась на черную асфальтовую полосу дороги. Водитель, как и было приказано, направил транспорт по другому, более длинному маршруту, несмотря на то что в вечернее время почти все автомобили уже стояли на парковках. За окном промелькнули высокие здания, а потом шум города стих, на старой окружной дороге только деревья изредка ударяли ветками по грязному стеклу заднего отсека.
В полумраке Гуров прохрипел в сторону фигуры напротив:
– Че, урод, тоже в СИЗО? Думал, отмажешься со своим адвокатишкой? Я тебе такое устрою в камере, ты во всем сразу признаешься.
Афанасьев напротив вздрогнул, вытянул шею, пытаясь рассмотреть случайного соседа:
– Что? Вы о чем? Мне не в чем признаваться. Вы кто такой? Мы с вами общались?
Гуров от удивления растерялся на пару секунд: прав был Сладкевич, актер из Афанасьева невероятный. Очень убедительно сейчас изобразил, что никогда не видел оперативника и не понимает, о чем тот ему говорит. Лев спохватился на крутом повороте:
– Ты из себя невинность не корчи, Афанасьев. Ты меня, сука, подставил. Я все знаю. Хвалову ты пришил, меня чуть на тот свет не отправил. Только я живучий, не по зубам тебе. Хотел на меня свалить ее трупак? Думал, приезжий лошок? Остальных тоже на меня решил повесить? Не получится!
Гуров вывернулся так, чтобы тусклое пятно света через решетки упало на его обезображенное лицо:
– Смотри, урод, смотри. У тебя такая же рожа будет. Только ты во всем признаешься у меня сегодня в камере, как убивал, когда, куда тела спрятал. Что Хвалову ты пришил, что меня в реке утопить попытался. Про каждого расскажешь. И чистосердечное напишешь кровью, что это ты Хвалову грохнул, а меня подставил. Связал, вместе с ней в машине утопил. Не вышло по-твоему, придурок. Думал, самый умный? Я выплыл, понял?! И твоих ментов продажных, и твоего адвоката тоже уделаю!
– На… на… Надежда, она… ты что? Она мертва? Убита? – Афанасьев метался по скамейке, сдерживаемый наручниками. – Я не убивал ее! Что ты несешь? Ты кто такой вообще?! Откуда ты меня знаешь?