Черная любовь Шаха - стр. 20

Сегодня в моем кабинете пахнет цветами — теми самыми бургундскими пионами. Я привезла их сюда, иначе бы не смогла объяснить Саше, откуда они взялись в нашем доме. Я меняю воду в вазе, а затем готовлюсь к сессии с клиентом.

В десять приходит Ирина. Она — мой постоянный клиент, около тридцати пяти, разведена, растит дочь, тяжело проходит через восстановление после эмоционально зависимых отношений.

— Доброе утро, Ирина. О чем бы вы хотели поговорить сегодня?

Мы говорим больше часа. О ее страхах, о дочери, о том, как ей стало чуть легче просыпаться по утрам. Она начинает формировать границы. Находит в себе злость — нужную, полезную. Я помогаю ей не бояться этой злости. Мы разбираем ситуацию с бывшим партнером, где она снова почувствовала вину за то, чего не делала. Я мягко возвращаю ее к реальности, к фактам. Напоминаю: вина — это ловушка, а не сигнал к действию.

— Вы знаете… — она вдруг замолкает и смотрит на меня внимательно. — У вас тоже глаза как будто… тревожные. У вас все в порядке?

— Все в порядке, — говорю мягко. — Просто слишком насыщенная неделя. Скоро день рождения у сына, готовимся.

— Шесть лет?

— Да, — я улыбаюсь. — Он очень ждет. Я стараюсь все успеть, но, наверное, выгляжу так, словно у меня ничего не получается.

Ирина улыбается в ответ, и я знаю, что моя честность — это залог доверия между психологом и клиентом. Я могу солгать и сказать, что у меня нет никаких проблем, но у меня другой подход. Важно говорить правду, но при этом сохранить лицо. В этом кроется профессионализм.

Я умею держать себя в руках.

Однако, в последнее время это требует все больше сил.

Рабочий день заканчивается позже, чем я рассчитывала, поэтому я спешу к машине, проверяя телефон и график Кама.

Я доезжаю до спорткомплекса за двадцать минут. Камаль уже ждет меня, в капюшоне, с полотенцем через плечо. Его худощавая фигурка заметна издалека — идет неспешно, уставший, сосредоточенный. Он не машет рукой, когда меня видит, просто кивает. Как взрослый.

— Привет, как позанимался? Что сказал тренер? — спрашиваю, когда он садится в машину.

— Сказал, что я молодец, — отвечает сухо, забираясь в машину. — Не люблю, когда врут.

— Тренер никогда не будет врать. Значит, ты молодец.

Сын молчит, потом пожимает плечами.

— Хочешь прогуляться по парку, как мы договаривались? Поедим что-нибудь вкусненькое…

— Сладкого не хочу, — бурчит. — Можно соленые палочки…

— Соленые палочки — звучит вкусно, — радуюсь, что он не отказался. — Поехали в парк.

В парке не слишком людно. Камаль берет соленые крекеры и воду, садится на скамейку, подтянув ноги. Я забираю кофе с корицей и присаживаюсь рядом.

— Хочешь, мы больше не будем ходить на шахматы? Или на плавание? — предлагаю ему. — Это снизит твою нагрузку. Будет меньше соревнований и гонки.

— Если я брошу, это будет значить, что я сдался. А я не сдаюсь.

— Малыш… Ты не обязан все выигрывать, слышишь? Я горжусь тобой просто за то, что ты есть.

Он стискивает губы, глаза опущены. Я не давлю, и тогда он сам начинает говорить:

— Все пришли с папами. А я был один.

— Камаль… — в моих глазах собираются слезы. — Послушай, просто у Саши сейчас много работы, у него предвыборная кампания…

— Саша — это не папа. Я говорю про папу.

Я тихо вздыхаю. Этот разговор — как хождение по опасному канату. Он маленький, но уже чувствует стыд. Чувствует отсутствие важной опоры в жизни, папы. Но пять лет назад я разве что только на колени не встала — так сильно я просила его отца остаться с нами. Я сделала все, что могла