Черная химера - стр. 26
– Повторяю: я спрашиваю – ты отвечаешь, а не наоборот!
– Ну, ладно, было, да, все как всегда! Поэтому я и удивился, когда она на следующий день не пришла с работы. Сначала заволновался, позвонил в клинику, там сказали, что давно ушла. Ждал-ждал, стал звонить знакомым. Нет, никто ничего не знал.
– Ну вот, уже «речь не мальчика, но мужа», – удовлетворенно кивнул Дубовик.
– Какого ещё мальчика? – буркнул Кривец.
– Не важно. Продолжай, – подполковник спрятал усмешку.
– Ну, пошел на улицу, там походил, поискал. Тихо всё! Потом уж и милиция взялась за дело. А когда письмо получил, так думал, всех порву! Обозлился!
– Ты письмо её хорошо прочитал? Уверен, что она его писала?
– А кто ещё? Кому это надо? – все продолжал удивляться вопросам подполковника Кривец. – Я его особо и не разглядывал. Письмо и письмо!
– И как же ты, такой мужик, здоровяк, красавец, – решил польстить ему Дубовик, – не понял, что у твоей жены возник адюльтер?
– Чего возникло?
– Слушай, как тебя?.. – Иннокентий! – Ты, Иннокентий, сколько классов закончил? – стараясь сдерживать свои эмоции, спросил Дубовик.
– Восемь, и ПТУ – я очень хороший токарь! – горделиво ответил тот.
– Ясно, – вздохнул подполковник, – так как же ты не понял, что у неё роман с другим мужчиной?
– Так все было нормально! Вроде бы…
– Тогда почему ты так сразу поверил в это письмо? – всё больше раздражаясь, рыкнул Дубовик.
Иннокентий вдруг бросил на него совершенно потерянный взгляд, и стало понятно, что это – «большой обиженный ребенок» – именно так подумал подполковник.
– У неё одно время что-то закрутилось с Шаргиным, но потом она пообещала мне, что все у нас останется по-прежнему. А после прошлогодней поездки на море опять будто изменилась, но говорила, что все нормально! Только сдается мне, что был у неё какой-то хахаль! Наверное, к нему и сбежала, когда не стало Шаргина.
Дубовик осуждающе покачал головой и решил сказать мужчине правду:
– Боюсь, что зря ты так думаешь о своей жене… У нас есть все основания полагать, что её нет в живых, – он говорил тихо, оглядываясь на закрытую дверь комнаты, куда ушла девочка.
Реакция мужчины была неожиданной: он схватился за горло, покраснел и хриплым шепотом «закричал»:
– А-а-а! – Дубовик подбежал к нему, вынул из кармана фляжку с коньяком, к которой крайне редко прибегал, считая¸ что эмоции лучше контролировать умом, а не алкоголем. После порядочной порции, влитой в горло, Иннокентий закашлялся, и из его круглых глаз полились крупные слезы, которые могли быть и реакцией на коньяк, и выражением горя.
Он сидел, молча, вытирая слезы тыльной стороной ладони, и Дубовик вдруг почувствовал к нему пронзительную жалость, хотя ненавидел это чувство больше других, особенно, в проявлениях к мужскому полу.
– Я так боялся этого, – по-прежнему, шепотом, произнес Кривец. – Если бы сбежала – есть надежда, что вернется. – Потом вдруг встрепенулся: – Вы ведь ещё не нашли её? – и получив ответ, воспрянул духом: – Значит, надежда ещё есть?
Дубовик вздохнул:
– Надежда есть всегда. – Помолчал. – Значит, письму ты не поверил?
– Старался не верить, – поправил Иннокентий. – Просто боялся подумать о другом. Когда погиб доктор Шаргин, она изменилась. Стала много о чем-то думать, книжку держит, а думает о своем. Спросил – не ответила. Несколько раз видел, как вставала ночью, стояла у окна. Один раз я её попытался успокоить, сказал, что все пройдет и будет, как прежде. Она посмотрела на меня как-то странно и ответила: «Как прежде не будет никогда!» Я возразил ей – многие погибают, так что, не жить из-за этого? Она ничего тогда не ответила. Я думал, я высказывал опасения, что у неё есть другой. Она сумела меня успокоить. Я ей поверил. Любил я её… – и добавил с вызовом: – и она меня любила, не смотря на то, что умнее меня была, и старше…