Черная эстафета - стр. 14
С момента пробуждения началось утро. Войцех поднялся со смутным ощущением пережитой тревоги – так бывает, когда неким недокументированным чувством улавливаешь чужой взгляд в спину или приближающуюся опасность. Ощущение было слабым и мимолетным, оно могло бы возникнуть, если бы Войцех спал где-нибудь в общественном парке на Офелии и случайный ночной прохожий вдруг принялся бы разглядывать спящего Войцеха. Но не очень долго разглядывал, потому что пристальный взгляд обычно Войцеха будил. По крайней мере, так бывало раньше.
Чертыхаясь и проклиная дремучее подсознание, Войцех поплелся в душ. Ну в самом деле, кто может рассматривать яхтсмена-одиночку, волею фрахта занесенного в сущую глушь, в медвежий угол Галактики? Разве что отражение в зеркале.
«Карандаш» дрейфовал с полностью просчитанным очередным прыжком и ждал санкции капитана. Через полчасика взбодрившийся и подкрепившийся остатками вчерашнего пира Войцех привычно засел в любимое кресло перед головным пультом.
– Поехали? – с легкими вопросительными интонациями в голосе вздохнул он, активируя икс-привод.
А потом задумался. А откуда, собственно, вопросительные интонации? Вроде как разрешения спрашиваю… И это чувство чужого взгляда еще дурацкое…
Войцеху вдруг стало на редкость неуютно в любимом кресле. На корабле словно бы завелся призрак.
Дальнейшие действия Войцеха были совершенно бессмысленными с любой точки зрения. Но он не смог себя сдержать.
В течение двух с лишним часов он с маломощным бластом в руке обшаривал все помещения «Карандаша». Самым пристальным образом, и даже логи следящей системы и контроль перестали казаться весомым аргументом. Заяц на корабле всегда оставляет следы, особенно если корабль – одиночная яхта. Капитан немедленно почувствует нарушения привычного порядка. Или привычного беспорядка. Ведь невозможно же передвигаться по кораблю и ничего не задеть, не сдвинуть, не уронить?
Грузовые отсеки Войцех сознательно оставил на потом.
Конечно, он ничего, ровным счетом ничего подозрительного не отыскал. Нигде. Ни в кабине, ни в грузовых отсеках. Единственное, что нарушало привычную на «Карандаше» обстановку, – это закрепленный посреди первого грузового саркофаг. Войцех остановился в задумчивости перед ним – перед чешуйчатым параллелепипедом, неподвижным и странно теплым.
Саркофаг явно имел внутренний подогрев – он так и пребывал заметно более теплым, чем воздух в грузовых отсеках. И снова его тепло показалось Войцеху живым. Ну не могут нагретые механизмы излучать такое равномерное и глубокое тепло! Не могут.
Войцех придирчиво осмотрел щель на верхней плоскости. Тонюсенькая, тоньше волоса. Почесал в затылке, обозвал себя идиотом, но потом все же сходил в кабину за печатью, ниточкой и пластилином. Чувствуя себя не меньшим идиотом, разделил пластилин на две части, прилепил его по обе стороны еле заметной риски, рассекающей крышку саркофага надвое, пристроил нить и опечатал обе половинки.
– Ну, – с фальшивым оживлением сообщил в пустоту Войцех, – клиент ведь желал, чтоб саркофаг даже не пытались вскрыть. Вот и доказательство будет…
Дату на печати, как известно, не мог подправить даже владелец.
С неприятным чувством никому не нужной клоунады и дешевого бодрячества Войцех вернулся в рубку. Но мрачное настроение не пропадало – наоборот, словно повисло в пространстве «Карандаша» что-то недосказанное и зловещее. Точнее, даже не зловещее, а непонятное, нежданное и потому нежелательное и самую малость пугающее.