Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - стр. 58
Приключений было много. Во время одного из боев Николаевскому удалось перейти через мост буквально за несколько минут до того, как этот мост был взорван. Затем его чуть было не захватил в плен отряд конных красноармейцев, преследовавший отступавших белых. Николаевский спрятался в крестьянской избе на окраине села, которое обыскивали всадники, искавшие добычу. Не дойдя до дома, где он находился, красноармейцы ускакали, так как в их расположении возникла какая-то тревога. В тот же вечер Николаевский на подводе добрался до ближайшей волжской пристани, где дождался парохода с военным грузом, эвакуированным из Казани, и с трудом уговорил эсеровского комиссара взять его на борт. Так он добрался до расположения частей, верных КОМУЧу, и с их помощью отправился в Симбирск, где выступил на собрании местных меньшевиков, предостерегая их от присоединения к правительству КОМУЧа. Сделав это «доброе дело», он отправился, наконец, в Самару[183].
Приехав в этот мятежный город, Николаевский выяснил, что резолюция о назначении Майского была принята Самарским областным комитетом по инициативе самого Майского, как члена ЦК. Николаевский потребовал от местной организации пересмотреть решение и отозвать Майского с его поста. Однако самарские меньшевики считали линию ЦК непоследовательной, отступающей от принципа непримиримой борьбы против большевистской диктатуры. Переубедить их Николаевский не смог[184], да, видимо, и не слишком старался, понимая в глубине души, что самарцы правы.
Впечатления от своей самарской неудачи Николаевский невольно распространил на самого Майского, прошедшего весьма извилистый политический путь – от правого меньшевика до коммуниста. Впоследствии Майский стал видным советским дипломатом, послом, ученым-историком, академиком, пережившим в последние месяцы жизни Сталина недолгую опалу и даже тюремное заключение. Тем не менее Майский вряд ли заслуживал все те жесткие и ругательные эпитеты, которыми позже наградил его не простивший Майскому самарского «поражения» Николаевский[185].
В сентябре 1918 г. Николаевский участвовал в качестве наблюдателя в состоявшемся в Уфе совещании членов Учредительного собрания[186], на котором как раз и была образована Директория; внимательно следил за развернувшимися там прениями, а затем и за началом работы этого правительственного органа. Согласно документам, Голосов был направлен на Уфимское совещание «для согласования деятельности волжско-уральских и сибирских товарищей с общей линией партии». Николаевский решительно выступил против попытки делегации волжских и уральских меньшевиков объявить себя на Уфимском совещании делегацией ЦК. В условиях Гражданской войны ЦК предоставил областным комитетам полномочия «руководить партией в пределах каждой области». Но получивший слово Голосов, полемизируя с Майским, пытался разъяснить, что местные партийные организации не располагали полномочиями выдвижения Майского на должность министра труда, а полномочия местных комитетов ЦК передавал для проведения партийных директив, а не для их нарушения. Голосов убеждал своих однопартийцев, что те, в частности, нарушили директивы о недопустимости участия в коалициях с «господствующими классами» и о получении вооруженной помощи от иностранных союзников. Он предостерегал против всяких попыток прямой и косвенной поддержки состоявшего из чешских военнопленных (австро-венгерских подданных) Чехословацкого корпуса, восставшего против советской власти из-за отказа советского правительства разрешить корпусу эвакуироваться за границу для участия в войне против Германии и Австро-Венгрии на стороне союзников. По мнению Голосова, поддержка меньшевиками действий Чехословацкого корпуса шла вразрез «с общей линией партии и интересами революции и пролетариата»