Через не хочу - стр. 6

Осознать, что Илья уже все, было трагедией. Но любое четко сказанное судьбой уже все приносит пусть печальное, но все же успокоение, и Фира – это была новая Фира, впервые в жизни отказавшаяся от своего страстного желания, – стала спокойней и счастливей, чем прежде. И даже их любовная жизнь стала более страстной. Ее любовь к Эмке, то ли любовь, то ли вдруг вспыхнувшая обида на жизнь, ненадолго отдалила ее от Ильи, но потом все вернулось: она хочет Илью, не изменяет ему даже в мыслях, – чем же это не любовь? А изредка повторяющийся сон… не имеет значения, мало ли что может присниться. Сон был странный, ей снилась любовь, физическая любовь с Ильей и любовь, во сне Илья любил ее физически, она ему физически отвечала, но при этом испытывала нежность, и эта нежность была – Эмка. Как будто она любит двоих разной любовью, как будто у нее две души.

Если бы Фира могла говорить о сексе, она улыбнулась бы и радостно-ворчливым голосом сказала: «Ну, страстной наша жизнь была всегда…», и это правда. Но Фира даже с Фаиной никогда не обсуждала «это», кроме, пожалуй, одного раза: Фаина сказала «у нас с Эмкой с этим все», и Фира в ответ «ох…», вот и весь разговор.

…Но если бы Фира хоть раз в жизни заговорила о сексе… пожалуй, она сказала бы «отстаньте!».

Как говорил Мессир из любимого Фаининого романа, обозрев москвичей, «ну что же, люди как люди», – так и Фира – ну что же, обманутые надежды, смирение, очарования-разочарования, все как у всех… А если бы Мессир был психоаналитиком, он бы добавил: «Все как у всех, и секс как способ компенсации социальной неудовлетворенности». Фира была совершенно как все. Она и не претендовала на собственную уникальность. Но Лева, Лева!.. Лева не как все!

К десятому классу Лева Резник глядел сверху вниз с фотографии на доске почета 239-й школы с удвоенным правом – как победитель математических олимпиад и как человек Возрождения. Человеком Возрождения Леву называла учительница литературы, – она говорила, что его способности к гуманитарным наукам не меньше, чем способности к математике.

Фира была счастлива вообще и на каждом родительском собрании отдельно. На каждом родительском собрании Фира испытывала сладостное чувство в диапазоне от приятного волнения до почти болезненного спазма острого счастья.

Собрания всегда проходили одинаково: взволнованные родители рассаживались по партам, не глядя друг на друга, – что будет? Классный руководитель, математик, стоя на кафедре, тусклым голосом зачитывал список. Список был длинный – те, кто «подлежит скорому отчислению», затем такой же длинный – те, кто «не тянет», и самый длинный – те, кому «нужно больше работать, чтобы остаться в школе». Однажды одна мама упала в обморок, услышав свою фамилию в списке «не тянет», остальные оказались покрепче, но без маминых слез и папиных мрачно сжатых челюстей ни одно собрание не обходилось. Фира старалась не глядеть на растерянных родителей, по лицам которых будто мазнули мокрой тряпкой, особенно было жаль мам. Дети пришли в эту особенную школу не учиться, они пришли за своим будущим, – или родители привели их за будущим, поэтому мамы плакали и папы так не по-мужски драматично воспринимали.

После прочтения списка «ужасных» математик отмечал «прекрасных». «Прекрасных» было немного, рядом с фамилией звучало количество решенных особо сложных задач. Лева всегда был в этом коротком списке на первом месте, и Фира опускала голову все ниже, стараясь быть скромной, не петь лицом, не демонстрировать родителям обычных детей свое огромное, огромное, огромное счастье.