Череп на рукаве - стр. 20

– Премного благодарю, господин лейтенант!

Тот как-то не слишком хорошо нахмурился. Стянул губы в тонкую беловатую линию. Выразительно поднял бровь.

– Рекрут, – проникновенно сказал лейтенант. – Не прикидывайся идиотом. Человек с высшим образованием и высшими оценками по всем предметам просто не может быть таким. О да, ты сейчас идеальный солдат. Другие командиры взводов завидуют мне чёрной завистью. А у меня очень сильное ощущение, что я говорю с человеком, вступившим в ряды имперских вооружённых сил исключительно с подрывными намерениями.

Я молчал. И лишь усердно пялил глаза.

– Что молчишь, рекрут? Язык проглотил?

– Осмелюсь доложить, господин лейтенант, не могу знать, что говорить! Вы ведь не задали мне никакого вопроса, господин лейтенант.

– Ишь ты! – усмехнулся лейтенант. – И верно, не задал. Университетский диплом не скроешь. Хорошо, рекрут. Вот мой тебе вопрос – можешь ли ты доказать, что вступил в ряды не с подрывными целями?

– Никак нет, не могу, господин лейтенант, – отрапортовал я. – Осмелюсь доложить, господин лейтенант, невозможно доказать существование несуществующего. Но точно так же невозможно доказать его несуществование. Я стараюсь быть хорошим рекрутом, господин лейтенант, вот и всё. Вы знаете, что я уже не наследник семейного дела и капиталов. Мне остаётся только искать счастья в иных местах. А Империю я полагаю как раз таким местом, господин лейтенант.

– Твой отец лишил тебя наследства, я знаю, – кивнул головой лейтенант. – Особый отдел проверил это обстоятельство особенно тщательно. Ты действительно вычеркнут из всех бумаг. Твои акции переведены на второго брата, Георгия. Всё верно. Но ты – образованный, имеешь опыт работы. Почему не попытался устроиться к кому-то другому? На Новом Крыму немало процветающих морехозяйств, пусть даже и не столь обширных, как латифундия твоего почтенного батюшки.

– Осмелюсь доложить, никто не принял бы меня на работу, господин лейтенант. Сделать так – нанести несмываемое оскорбление всей моей семье. С моим уважаемым отцом стараются не ссориться. Считается, что ему виднее. И если он не доверил управление семейным делом мне, почему же должны доверять другие?

– Резонно, – кивнул лейтенант. – Но необязательно сразу же становиться главным управляющим. Можно начать снизу. Доказать, проявить себя… А потом, глядишь, и твой отец изменил бы мнение.

– Господин лейтенант, мне… мне скучна коммерция. Я не хочу бултыхаться в садках и пересчитывать молодь. Рыбу я предпочитаю в варёном или жареном виде, но никак не в живом и плавающем.

Лейтенант кивнул.

– Ладно, рекрут. Считай, что ты меня убедил. Пока не появилось прямых доказательств измены, я особистам тебя не отдам. А то они уже рвутся в бой… со своими оперативными разработками…

В его голосе звучало плохо скрытое презрение – извечное презрение боевого офицера неважно какой армии к секуристам и сигуранцам всех мастей и калибров.

– Ты на самом деле хороший рекрут, – сказал он, пристально глядя мне в глаза. – Ты хороший рекрут, так не становись же плохим шпионом.

Сказать, что в казарме меня не любили, – значит ничего не сказать. Не просто не любили – тихо ненавидели. За что? – за всё. Что мог отжаться от пола пятьдесят раз и не запыхаться, сделать «подъём переворотом» тридцать раз, когда у остальных едва-едва два-три раза получалось. Что ни разу не запутался в последовательности сборки-разборки штурмовой винтовки и на стрельбах выбивал девяносто очков из ста с предельной дистанции. Я старался не терять бдительности. «Тёмная» – дело такое, что и чемпион мира по рукопашному бою не справится. А я, само собой, чемпионом не был.