Человек в лабиринте - стр. 7

– Это было ненужным.

– Ты сам себе противоречишь.

– Отсутствие логики – это моя привелегия, – сказал Бордман. – Выспись сегодня как следует. Утром полетим и составим карту, а потом начнем высылать туда людей. Может оказаться, что мы будем через неделю беседовать с Мюллером.

– И он захочет с нами сотрудничать?

– Сперва не захочет. Будет раздраженным, примет оплевывать нас ядом. Это же мы – те, кто его отверг. Зачем он должен теперь помогать людям Земли? Но поскольку он человек чести, а честь это такая вещь, которая не поддается изменениям, безотносительно к тому, насколько ты болен, одинок или обижен. Настояшую честь не убивает даже ненависть. Даже во мне есть своеобразная честь. Уж как-нибудь мы установим контакт с Мюллером. Уговорим его, чтобы он вышел из этого лабиринта.

– Надеюсь, так все и будет, Чарльз. – Раулинс заколебался. – Но как подействует на нас… близость с ним? Я имею в виду его болезнь… его воздействие на окружающих…

– Мерзко.

– Ты его видел уже после того, как это случилось?

– Да, множество раз.

– Я по-настоящему не могу себе вообразить, как это можно находится рядом с человеком, когда все его естество воздействует на тебя.

– Ощущение такое, словно ты забрался в ванну, полную кислоты, – ответил Бордман с некоторым сомнением. – К этому можно привыкнуть, но полюбить никогда, это как огонь по всей коже. Уродство, страх, жадность, болезни… хлещут из Мюллера.

– Ты сказал, что он человек чести…

– Был – и слава тебе, Господи! Если даже в мозгу такого достойного человека, как Дик Мюллер, кроются эти мерзости, то что же говорить об обычных людях? Только послать на них подобное несчастье, как то что выпало на долю Мюллера.

– У Мюллера было достаточно времени, чтобы самому сгореть от собственного невезения, – Заметил Роулинс. – Что будет, если к нему теперь вообще нельзя приблизится? Если то, что от него эмануирует, окажется настолько сильным, что мы не выдержим?

– Выдержим, – сказал Бордман.

В лабиринте Мюллер проанализировал ситуацию и прикинул свои возможности. В окошках визиоскопа были видны изображения корабля, пластиковых куполов и мельтешение крохотных фигур. Теперь он жалел, что не смог отыскать аппаратуры контролирующей четкость изображения. Но он считал, что ему повезло, что он может пользоваться этим приспособлением. Множество аппаратов в этом городе утратило свои свойства из-за износа каких-то узлов. Мюллеру удалось установить, для чего служат лишь некоторые из них, да и ими он пользовался далеко от идеала образом.

Он следил за туманными изображениями ближних своих – людей, занятых разбитием лагеря на равнине – и прикидывал, какую новую пакость они ему приготовили.

Он сделал все, чтобы стереть за собой всякие следы, когда стартовал с Земли. Нанимая звездолет, он ложно заполнил маршрутный лист, указав, что летит на Сигму Дракона. Во время полета еиу пришлось отметится на трех станциях слежения, но на каждой из них он зарегистрировался как совершающий облет галактики, трассу которого он старательно обдумал так, чтобы никто не мог знать, где он находится.

Нормальный сравнительный анализ данных станций слежения должен был выявить, что все три поочередных заявления – одна ложь, однако он расчитывал, что до ближайшего контроля он успеет закончить рейс и исчезнуть. Скорее всего, ему это удалось, так как патрульные корабли не были посланы за ним вслед. Вблизи планеты Лемнос он выполнил последний отвлекающий маневр, оставив корабль на парковой орбите и опустившись на планету в капсуле. Тем временем бомба с часовым механизмом разнесла ракету. Нужно было располагать поистине фантастическим компьютером. Бомба была запроектирована так, что на каждый квадратный метр взрываемой поверхности приходилось пятьдесят фальшивых векторов, что через небольшой помежуток времени свело бы на нет работу трассеров. А времени Мюллеру требовалось немного – лет шестьдесят. С Земли он улетел почти шестидесятилетним мужчиной, и в нормальных условиях мог бы расситывать еще по меньшей мере на сотню лет полной жизни, но здесь, на Лемносе, без врачей, пользуясь услугами лишь далеко не лучшего диагноста, он знал, что будет считать себя счастливчиком, если дотянет до ста десяти – ста двадцати как максимум. Шестьдесят лет одиночества и спокойная смерть в изоляции – и все, что он ждал от судьбы. И вот в его уголок вторглись пришельцы.