Человек с другого берега. Книга вторая - стр. 11

Сегодня диктатор должен был обратиться с поздравлениями к народу на главной площади Нового Иерусалима. Те, кто хотел поприветствовать Роувема лично или же под присмотром охраны, следящей за порядком, обменяться с ним несколькими фразами, расположились вдоль ограждения, ожидая, когда он выйдет из дома. Ждать пришлось недолго. Отличавшийся пунктуальностью диктатор появился немного ранее назначенного времени, планируя по дороге к площади пообщаться с народом. Его сопровождала небольшая свита. Рядом с ним шёл советник Йохан, за прошедший с его первого музыкального выступления месяц ставший весьма популярной и узнаваемой фигурой в Новом Иерусалиме, в нескольких шагах позади следовали секретарь Калев и несколько офицеров из службы безопасности. Шимон со своей командой к этому времени уже расположился на площади, занимаясь подготовкой записи праздничной речи.

Ро, как обычно, пожал протянутые к нему руки, остановился и выслушал пожилую женщину, дав затем указание секретарю записать её данные и подумать, чем можно помочь в её проблеме. Перекинулся несколькими словами с небольшой группой портовых рабочих, пошутил с девочкой-подростком, смотревшей на него влюблёнными глазами. Следующими собеседниками оказались двое молодых людей, обратившиеся к диктатору с какой-то просьбой. Йохан, в этот момент рассказывавший какому-то парнишке, где можно купить гитару и самоучитель игры на ней, оказался в нескольких метрах правее диктатора, Калев и офицеры стояли немного позади. Уловив боковым зрением странное движение, советник резко повернулся в сторону Роувема и, как в замедленном кино, увидел, что один из молодых людей, с которыми тот только что разговаривал, наносит диктатору удар узким длинным стилетом в печень, а второй пытается ударить его таким же кинжалом слева в шею. Шансов уйти живым у Рыжего не было. Понимая запоздалость своих действий, Йохан бросился к ближнему нападающему, но внезапно почувствовал, как его окутывает густой белый туман, не позволяющий ни дышать, ни видеть, ни чувствовать.

Зима выдалась мокрой, серой и тоскливой. Свинцовая серость давила Яну на нервы и вызывала постоянную сонливость. С тех пор, как он вернулся из Новой Иудеи домой, его жизнь сделала неожиданный кульбит. Его прочный, как он считал много лет, брак рухнул и закончился быстрым и тихим, без трагедий и серьёзных имущественных разногласий, разводом, неинтересным из-за своей будничности даже самым «жёлтым» изданиям. Ян долго выслушивал жалобы жены на то, что он слишком скрытен и холоден, что чрезмерно погружён в свою профессию, и соглашался с ней, понимая, что дальнейшая совместная жизнь может для каждого из них превратиться в сплошное насилие над собой и друг над другом. Естественно, он не рассказывал ей ни о том, как его вылечили, ни о других своих приключениях. Просто сказал, что обследовался в другой клинике, ничего опасного у него не нашли, и он, чтобы снять накопившееся нервное напряжение, согласился на первое попавшееся предложение о съёмках от небольшой киностудии.

Дом на берегу реки он оставил за собой, впрочем, жена на него и не претендовала, так как он ей казался слишком маленьким и скромным. Ян провёл в этом доме всю позднюю осень и зиму, лишь изредка выбираясь в город по делам. Ему поступало много интересных предложений по работе, его приглашали театры и университет актёрского мастерства. Ян всем отвечал, что занят до лета. Летом, да, конечно, он будет рад оговорить условия сотрудничества. А пока он просто отдыхал, писал книгу, о которой задумывался ещё много лет назад, часто и подолгу общался по вайберу с младшим сыном и ждал тепла. Как ему казалось, тепло должно было что-то изменить в его жизни.