Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё - стр. 64

– А в первый раз? Когда ты звонил из телефона-автомата. Ты кричал им то же самое? Пожар на Шёльдгатан?

– Нет, когда я звонил из телефона-автомата, я еще не был так сильно возбужден и назвал им правильный адрес.

– Правильный адрес?

– Да, Рингвеген, тридцать семь.

– Но ведь дом находится на Шёльдгатан.

– Да, но правильный адрес: Рингвеген, тридцать семь. Очевидно, так легче для почтальона.

– Легче? Ты в этом уверен? – нахмурился Гунвальд Ларссон.

– Да. Когда я начинал службу в округе Мария, мне пришлось выучить наизусть все улицы и адреса во втором участке.

– Значит, ты сказал «Рингвеген, тридцать семь», когда звонил из автомата, и «Шёльдгатан», когда вторично звонил по спецтелефону?

– Думаю, что да. Всем известно, что Рингвеген, тридцать семь, находится на Шёльдгатан.

– Мне это неизвестно.

– Я имею в виду, всем, кто знает второй участок.

Гунвальд Ларссон, казалось, зашел в тупик.

– Что-то здесь не так.

– Не так?

Гунвальд Ларссон подошел к столу и посмотрел на открытый журнал. Цакриссон подкрался сзади и попытался убрать его, но Ларссон прижал журнал своей могучей волосатой рукой и сказал:

– Неправильно. Их было шестьдесят восемь.

– Что?

– Этот доктор из Англии. Доктор Ракстон. Он разрезал свою жену и служанку на шестьдесят восемь частей. И женщины не были голые[21]. До свидания.

Гунвальд Ларссон покинул эту необычную бойлерную и поехал домой. Вставив ключ в дверной замок своей квартиры в Больморе, он тут же совершенно забыл о служебных делах и снова начал думать о них только тогда, когда сидел у себя в кабинете – другими словами, на следующее утро.

У него было такое ощущение, что это какая-то мистика. Он никак не мог собраться с мыслями и в конце концов решил поговорить с Рённом.

– Какая-то чертовщина, – сказал он. – Я ничего не понимаю.

– Чего именно?

– Ну, как могла исчезнуть пожарная машина.

– Да, это, пожалуй, самое странное происшествие в моей жизни, сколько я себя помню, – отозвался Рённ.

– Ага, так ты, значит, тоже об этом думал?

– Да, конечно. Я все время об этом думаю с тех пор, как мой малыш сказал, что она потерялась. Понимаешь, ведь он не выходил на улицу, потому что у него была простуда, и должен был сидеть дома. Она бесследно исчезла где-то в квартире.

– Послушай, ты что, действительно настолько глуп?! Ты считаешь, будто я стою здесь и разговариваю с тобой о потерянной игрушке?

– А о чем же в таком случае ты со мной разговариваешь?

Гунвальд Ларссон объяснил, о чем он говорит. Рённ почесал нос и спросил:

– Ты уже связался с пожарными?

– Да, я только что им звонил. Человек, с которым я разговаривал, по-моему, придурок.

– А может, он решил, что это ты придурок?

– Ха! – хмыкнул Гунвальд Ларссон.

Выходя из комнаты, он сильно хлопнул дверью.

На следующее утро, в среду, двадцать седьмого, состоялось обсуждение результатов розыска и было установлено, что никаких результатов, собственно, нет. Олафссон числился исчезнувшим, как и неделю назад, когда объявили о его розыске. О парне было достаточно много известно – например, что он наркоман и рецидивист, – но об этом знали и раньше. Розыск велся по всей стране, а также через Интерпол, без особого преувеличения можно сказать – по всему миру. Фотографии, отпечатки пальцев и описания разослали в тысячах экземпляров. Уже получили ряд бесполезных сведений, однако не так уж и много, поскольку ее величество общественность все еще не проинформировали посредством прессы, радио или телевидения. Поиски в преступном мире дали не много. Вся проделанная огромная работа оказалась бесполезной. Никто не видел Олафссона с конца января или начала февраля. По слухам, он уехал за границу. Однако и за границей никто его не видел.