Человек-пистолет. Роман - стр. 19
– Любит, – ответил тот.
Странно, из ерунды вроде придирок Фюрера Сэшеа готов вывести целую теорию, а на важные вещи даже внимания не обращал.
– Ты хочешь сказать, что не следил за мной и не убегал? – спросил я Кома.
– Даже не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал тот, с каким-то любопытством рассматривая меня своими черными глазами.
Он удобно устроился в кресле, подобрав под себя скрещенные ноги, и выглядел совершенно естественным. Вот где самое масонство!
Я был, конечно, здорово пьян, но не настолько, чтобы полностью утратить логическое мышление.
– Хорошо, – сказал я, – а как ты объяснишь, откуда ты узнал, что найдешь здесь Сэшеа, он ведь только сегодня утром решил переехать от жены к родителям?
– А откуда же я мог знать, – не моргнув глазом, отвечал Ком, – что Александр вообще женат? Куда я еще мог прийти, как не по его старому адресу? Решил зайти – и зашел.
– Что вы, ей-богу, старики, столько лет не видели друг друга, а заспорили о какой-то чепухе! – воскликнул Сэшеа.
– И то правда, – согласился я, решив про себя, что еще успею с этим разобраться.
Возможно, Ком действительно стесняется своего положения, решил я, вспомнив разумное предположение Лены. Однако я не понимал, для чего ему понадобилось врать, что он за мной не следил…
– Так ты служил в Афганистане? – спросил я Кома.
– Служил.
– Ну и как?
– Нормально.
Теперь я видел перед собой только старого товарища, который на самом деле отстал от нас, от жизни на три долгих года. Я смотрел на него как на несомненного неудачника и, конечно, сочувствовал. Я протянул ему бутылку.
– Не пью, – сказал Ком.
– Тогда – так рассказывай.
– Что рассказывать?
– Первоначально об афганских женщинах, – вмешался Сэшеа. – Каковы они в деле? В боевой обстановке?
Ком нахмурился.
– Я не люблю таких шуток.
– Ладно, о женщинах после, – сказал я. – Ты скажи: почему ты все-таки бросил тогда институт?
– Так… надоело.
– И всё?
– Всё.
– Молодец! – воскликнул Сэшеа. – Этого вполне достаточно. Он, оказывается, был умнее всех нас. Только так и нужно поступать: рвать, рвать!.. Я тебе об этом и толковал!.. Честное слово, я всегда чувствовал, что в Коме что-то такое есть. Особенное!
– Ну и чего ты этим добился? – спросил я Кома.
– Я ничего не добивался.
– Ты рассуждаешь, как… урод! – опять перебил меня Сэшеа. – Он поступил так, как захотел. В этом его гениальность! Это самое главное! И не нужно этих пошлых, обывательских вопросов, не жалеет ли он теперь, не считает ли, что погорячился тогда. Я его понимаю и завидую ему. Он жил, как считал нужным!.. Старик, – обратился он к Кому, – давай, я тебе что-нибудь родное поставлю. Я ведь помню, какая вещь была у тебя самая любимая. «Хоп-хей-хоп», верно? Помню, ты меня раз двадцать подряд заставлял ее прокручивать…
– Мне все равно, – равнодушно сказал Ком.
– Господи, что я слышу! – изумился Сэшеа. – Ты серьезно? Ну, давай что-то другое. Что-нибудь старое, доброе, вечное…
– Это все наносное, – сказал Ком.
– Не понял??
– Ты думаешь, в походных условиях это вспоминалось? Это хотелось слушать?
– А что вспоминалось? Уж не Кобзон ли?
– Да, наши, советские песни. Не Битлз, не Дип Перпл.
– Караул, – только и смог сказать Сэшеа.
– Что же ты, мерзавец, не написал ни разу, не позвонил, когда уходил и когда возвращался? Не порадовал… – спросил я Кома.