Человек на войне (сборник) - стр. 26
Дядя Григорий ласково посмотрел на растерявшегося перед таким богатством Мишу, погладил по голове и певучим баритоном подбодрил:
– Кушай, сынку, кушай.
Крестная развязала узлы, высвободила шаньги и подвинула тарелку Мише.
– Кушай, Мишенька, у дяди Гриши хороший медок.
– Бог дал, мэд в этом году есть, – согласился дядя Григорий.
Однако через некоторое время она с тревогой стала посматривать на крестника.
– Мишенька, ты много-то не ешь…
– Та нэхай. Разнотравье дюже полезьний для здоровья мэд, в нем вреда нэма. Кушай, дитятко, кушай, – вступился дядя Григорий за мальчика.
– Не переел бы, а то плохо станет, – объяснила свое волнение крестная.
– Тай ти шо, Васылина… Дытына бильш чим трэба, николи нэ зъист.
Но либо дядя Григорий был слишком большим оптимистом по части Мишиного аппетита, либо Миша чересчур усердным едоком. Плохо ему не стало, однако мимо принесенного от дяди Григория трехлитрового бидона меда потом целую неделю ходил с полным равнодушием, а в первый день даже отворачивался, особенно, когда «макарята», так звала крестная пятерых своих чадушек, усердно лопотали ложками в миске с медом да подначивали младшую Полинку, воображавшую за столом в новой бежевой майке с узкими лямками из черных ленточек:
– Полин, ты мед-то на шаньгу намазывай.
– Ага, я намазываю, – рдела Полина и от меда, и от заботы старших братьев.
– Ты намазывай, Полина, намазывай.
– Да намазываю я, намазываю.
– Нет, Полина, ты накладываешь. А медок-то нужно намазывать.
– А ну, вас, за собой следите. Отстаньте, – и продолжала по-своему.
Братья на тот случай отстали, но после, стоило Полине в чем-то оплошать, кто-нибудь из «макарят» тотчас объявлял ей разницу между обильным вкушением меда и серьезной работой.
– Да-а, Полина. Это тебе не мед на шаньгу накладывать.
Сейчас на месте дома дяди Григория и тети Луши угли да обгоревшие деревяшки и, когда был там Миша, пахло не медом, а залитым костром, мокрыми головешками да сырой золой. Разбомбили фашисты проклятые дом дяди Григория. И пасека тоже сгорела.
– Ну, падлы, будет вам! – пообещал Микко фашистам.
У крестной хозяйство сохранилось. И дом, и огород, и корова. Хлеба, как всем, недоставало, но за счет усадьбы держались, голодные не сидели. По весне на поля ходили, вытаявшую картошку собирали и делали из нее «тырники». Картошку мыли, клали под донце, а на донце камни, отжимали мерзлотную влагу, сероватую и пузырчатую. Стекшую жидкость отдавали корове, отжатую картошку толкли и пекли лепешки. А если еще и посолить удавалось, то вполне съедобно было.
Хотя жили с крестной двое младших, Сергей и Полина, хозяйство она вела практически одна. Сергей этой весной закончил ремесленное училище и работал токарем на заводе «Арсенал». Забрал из бани, к ворчливому недовольству матери, короткую и широкую скамейку, на которой корыто для стирки белья хорошо помещалось и высота удобная, спину не ломала, и увез на завод – ему нужнее, росту до станка не хватает. А поселился на жительство в заводском общежитии.
Разумеется, когда приезжал в Дубровку, матери помогал. Но не часты были те посещения, работы много, иной раз сутками из цеха не уходил. Прикорнет, где удастся, под верстаком или на ящиках, поспит несколько часов и снова к станку. Нередко мать, не дождавшись сына, сама ехала в Ленинград к проходной, везла ему домашний доппаек.