Человек, которого не существует - стр. 18
– Главное, не смотри ей в глазки, – прозвучал спокойный совет из облака света, – она не увидит тебя, пока ты не посмотришь ей глубоко в глаза и не испугаешься. От силы, что грозит тебе, это небольшой штамп, или, как его правильнее назвать… северный поток. Позже ты поймешь, что я имею в виду. А пока же просто расслабься.
– Что такое северный поток, или штамп?
– Мир мертвых, несколько иной, чем представляете себе его вы, люди. Он намного сложнее и проще ваших представлений. Существа, в нем обитающие, питаются не столько душами, сколько переживаниями. Пыльцой, слизанной с душ. Они, конечно, могут утащить сейчас тебя с собой в глубокие камышовые заросли Стикса и слизывать твои переживания до скончания дней. Но у меня, дружище, на тебя планы.
Так вот, мир мертвых – это серьезно. Некоторые думают, что ад находится в определенном месте, где черти в котлах варят людей в кипящем масле. Отчасти это так и есть. Есть только одно «но». Если это место находится в твоем уме, то значит, это определение вполне себе верно. Ум – это не какое-то отдельное царство. Это пространство для деятельности. Ум существует отдельно, а разум – отдельно. Разум в данном случае – это то, что составляет часть души, то есть личности, обитающей в сердце. Качество характера и опыта переживаний – это разум. А сам опыт – это, скорее, ум. Вот фурии и питаются этим опытом. Как и все оборотни, живущие в области ума. Поглощая легкий налет с поверхности твоего энергетического поля, они делятся чём-то своим. А оставлять это себе или выбрасывать – решать тебе.
Тем временем одна из фурий подкралась ко мне еще ближе и начала стегать длинным черным раздвоенным языком в воздухе, как кнутом. Осторожно ухватившись за мое предплечье своими морщинистыми пальцами с когтями, она завибрировала, как стиральная машинка при отжиме в тысячу оборотов. Тело мое тоже завибрировало, я открыл глаза и нагло уставился в её темно-зеленые, почти черные зрачки.
У меня будто выключили звук, заменив его в голове лёгкой прелюдией из музыкальных нот и пения хора. Хор пел о чём-то простом, о молоке или о хлебе. О дороге, что, может быть, уходит в небо, или ручье, который пережил многих и переживёт меня. Зелень её глаз пьянила и завораживала. Они немного потемнели и даже отчасти приобрели кофейный оттенок. И в тот же миг стали жёлтыми до невозможности. Зрачок растворился в этой невыносимой желтизне. И вихрем ушёл ко дну. Я отправился за ним. Меня просто засасывало в это солнечное море водоворотов и откровений. Я как будто подобрался к самому хрусталику и сквозь толщь её взгляда увидел длинный тёмный коридор. Запахло сыростью. Я словно протискивался сквозь неудобный сырой сумеречный тоннель. Левой рукой я шарил вдоль старой кирпичной стены, постоянно стряхивая с неё паутину и неизвестно еще какую мерзость. Вдруг моя ладонь в темноте наткнулась на преграду.
Он стоял ко мне в пол-оборота и тяжело дышал. Я прищурился и разглядел невысокого лысеющего человека в длинном пальто и кепке. Он достал из стального портсигара сухую папиросу и, учтиво прищурившись, попросил огоньку.
– Что вы тут делаете? – спросил я.
– Я, в отличие от вас, милостивый государь, – ответил он, картавя, – нахожусь в привычном своём состоянии. Я, как говорят немцы, der Geist der Zeitlosigkeit. А вот что здесь делаете вы? На тупого контактёра из партийных экстрасенсов вы не очень-то похожи. Где вы совершенствовали своё НЛП?