Человек из Назарета - стр. 44

Увидел их и Иоафам, причем в непосредственной близи от своей булочной. Римлянин-сержант и двое его солдат спешились и вошли в лавочку Иоафама, даже не поздоровавшись.

– Здесь мы возьмем хлеба, – сказал сержант своим подчиненным. – Настоящего еврейского хлеба. Не бойтесь, поноса не будет.

– В чем дело? – спросил хозяин лавочки. – Что вы хотите?

Сержант плохо говорил по-арамейски.

– Это называть реквизиция, – сказал он. – Армия нужно кормить. От Дамаска до Иерусалима далеко.

– Вы в Назарете, в Галилее, – произнес Иоафам. – Это не римская территория.

– Вот как? Мы можем спорить об этом за хороший вино. Времени нет. Вино есть? Хороший вино? Нет. Тогда спасибо хлеб.

Молодой человек из местных по имени Нахум подошел и стал ругаться на выходящих из лавочки римлян.

– Будьте вы прокляты! Бог Израиля, который для всего мира является богом, да поразит вас. Римские кости сгниют в нашей земле. Проклятые римские отбросы!

И он плюнул на землю, прямо под ноги сержанта.

– Ничего не понял, – вполне дружелюбно сказал нагруженный буханками хлеба римский солдат. – Но звучит угрожающе.

– Плевок красноречивее любых слов, – сказал его сослуживец.

– Оставьте его, не обращайте внимания, – посоветовал сержант, у которого за плечами было двадцать лет службы. – Таких много в Иерусалиме. Их называют зелотами. Чокнутые ублюдки.

И, вежливо кивнув Иоафаму, он повел своих людей к лошадям. Булочник угрюмо ухмыльнулся и спросил Нахума:

– Хочешь подраться? Без толку. Эти римляне повсюду. А царство Израиля – все равно что пыль на ветру.

Но ветер унес прочь пыль, поднятую римскими легионерами. Умолк звук лошадиных копыт, солдаты ускакали в сторону Иерусалима. Похоже, там в них великая нужда – Рим боится смуты в провинциях империи, ибо великий император готовится отойти в мир иной.

Август умирал. Он лежал на смертном одре, окруженный врачами, сенаторами, консулами, теми, кого считал своими друзьями, а также друзьями Тиберия, которому завещал властвовать в Риме. Тиберий, естественно, тоже присутствовал. Кроме прочих, был здесь и прокуратор Иудеи, оказавшийся в этот момент в отпуске. Наконец Август, слабо хрипя западающей гортанью, несколько по-актерски произнес свои последние слова:

Сатурнин понял слова умирающего и кивнул, после чего покачал головой. Тиберий громко прошептал:

– Что он сказал?

– Это по-гречески.

– Я знаю. Но что это означает?

– «Комедия жизни закончена. Если нам понравилось, мы должны поаплодировать уходящему актеру».

– Он что, считает, что мы действительно должны аплодировать?

Тиберий был не самым сообразительным из людей.

– Он и на смертном одре шутит, – сказал он, не вполне уверенный в уместности сказанного.

И вообще, во время правления Тиберия всякий сомневался в уместности того, что он делал или говорил. Единственное, в чем можно было быть уверенным, так это в том, что Август действительно уходил. Император вздохнул и затих. Врач внимательно посмотрел на него и, протянув руку, прикрыл глаза того, кого при жизни называли божеством. Все повернулись к Тиберию, и все произнесли:

– Приветствуем тебя, император Тиберий!

Приветствие сопровождалось салютом, хотя души многих салютующих соскользнули в пятки. Тиберий самодовольно ухмыльнулся и принялся благодарить присутствующих – сначала слишком тихо, а под конец слишком громко.