Человек из грязи, нежности и света. Роман - стр. 5
Однако вслед за смехом Марии и шаловливым повизгиванием Ульяны, Эскина привлекала к себе молчаливая Жанна. Жанна не просто молчала, она напряженно щурилась в Эскина сквозь толстые линзы очков, лежа в своей постели не просто в развратной позе, но еще умудряясь показать ему между распахнутыми как бы невзначай полами халата свою волосатую пещеру любви. Эскин зажмурился и задрожал всем телом. Теперь Эскину требовалось совсем немного, чтобы окончательно потерять свой рассудок.
«Боже, я как в тумане», – думал бедный Эскин. Все молодые, раскрасневшиеся и тоже возбужденные женщины веяли на Эскина теплотой своего бесстыдного дыхания.
Оно выплывало из самых соблазнительных недр их, готовых к соитию, тел… Эскин спятил, он вертелся, как юла, цитировал какого-то скучного Ганимеда, потом опять рассказывал анекдот, заходился весь неприличным смехом, а после впадал в безумный экстаз и лез целоваться с Ульяной, обниматься с Марией и даже валился на постель к Жанне. Молодые прекрасные женщины умело превращали все это в шутку, и с блещущими от похоти глазами Эскин сползал по водосточной трубе домой.
– Меня продрали как помойного кота, – жаловался сам себе Эскин, и пошатываясь как пьяный, шел домой. Дома он сразу валился с тяжелым вздохом на кровать и разговаривал сам с собою вслух.
– И почему я такой несчастный?! И почему ни с кем не могу удовлетворить свое желание, свою похоть?! Неужели я такой, урод, что надо мной можно только издеваться?!
В эту минуту Эскин впадал в забытье. Он имел вид скорбного мужа, никак не могущего сносить в себе собственное семя. Он вспоминал эти юные, но уже весьма искушенные создания, и в нем просыпался свирепый зверь.
Он кусал зубами подушку, а потом сваливался с кровати и катался с диким воем по полу. В это мгновение он успевал воссоздать и страстный взгляд Марии с ее стройными ногами, и безумное повизгивание Ульяны с ее обнаженной грудью и молчаливую улыбку Жанны с ее дико заросшей пещерой любви. Все вырывалось и тут же выпрыгивало из его памяти и будоражило его тело самым непозволительным образом. Эскин выл, Эскин плакал, Эскин поклонялся всем женщинам на свете, и что самое ужасное он захлебывался в собственных слезах от жалости к себе и своему отвердевшему уду.
Так постепенно, на протяжении нескольких месяцев Эскин страдал и выдумывал план, с помощью которого он бы, наконец, смог обладать своей, можно сказать, любой женщиной. В женском общежитии над Эскиным откровенно издевались, отчего Эскин впал в меланхолию и опять зачитывался Платоном и Ницше.
Временами его меланхолия в соединении с изрядным количеством невостребованного семени полностью отключала его мозг, и тогда Эскин бился головой в стену, и кажется, очень злил своих соседей, которые тут же ему кричали и сами чем-то тяжелым долбили в стенку.
Однажды Эскин решил сказаться больным и с этой целью пригласил из поликлиники врача на дом, втайне надеясь, что к нему придет молодая красивая женщина. Эскин заранее купил бутылку дорогого армянского коньяка и коробку шоколадных конфет, а также пачку таблеток сильнодействующего снотворного средства.
План Эскина был очень серьезен и поэтому продуман до мелочей. Врач действительно оказалась очень привлекательной, хотя и зрелой женщиной. Сама ее зрелость, как и опытность, еще сильнее притягивала Эскина к себе. Она водила рукой по груди, по животу Эскина, очень удивляясь отсутствию какой бы то ни было болезни.