Человек из грязи, нежности и света. Роман - стр. 49
– Нет, это с тобой что?! – крикнул недовольный Эскин.
– Ты, что, считаешь меня дурой?! – возмутилась Соня.
– Честно говорю, не знаю, кто из нас дурак, – засмеялся Эскин.
Соню его смех еще больше вывел из себя.
– Нет, я такого идиота в первый раз вижу! – обиженно вздохнула Соня.
– А я идиотку! – кусая губы, зашмыгал носом Эскин.
Они уже включили свет и с крайним негодованием разглядывали друг друга.
– Я бы тебе ничего не сказала, если бы ты сказал мне правду, – попыталась смягчиться Соня, – может, ты просто болен, и тебя надо лечить?!
– Еще неизвестно, кому надо лечиться? – Эскин не на шутку рассердился, еще никогда еще никогда он не чувствовал себя таким оскорбленным.
«Бедный мальчик, ему, наверное, стыдно!» – с жалостью подумала Соня.
Притаившийся за дверью Глеб облегченно вздыхал, потирая руки. Правда, забывшись от удовольствия, он так громко вздохнул и так шумно потер свои руки, что замолчавшие на некоторое время Соня с Эскиным одновременно услышали это и многозначительно поглядели друг на друга.
Потом осторожно встали с кровати и отогнув край простыни, увидели тот самый злополучный презерватив, который он так долго искали.
Эскин приподнял его двумя пальцами, и он вместе убедились, что дырки, о которой они говорили прошлой ночью, в презервативе не было.
Это еще больше их возбудило и обрадовало. Накрыв мокрую простынь одеялом, они с невероятным пылом совокупились.
Обмочившийся снова Глеб скрылся в ванной. Он вдруг почувствовал, что его злая шутка обернулась собственным позором, и разрыдался.
Ему уже не хотелось писать свои картины, не хотелось жить с Соней, и вообще он не знал, что делать дальше.
Жизнь завела его в тупик, и теперь он мысленно пытался выбраться из него.
«Если бы она меня любила как Эскина, то, наверное, я был бы самым счастливым человеком на земле», – думал Глеб.
Вообще с Соней он жить хотел, но совсем не так, как сейчас, когда она отвергает его и пытается вычеркнуть из своей жизни. Глеб согласен был бы уступать ее через ночь Эскину и даже нянчиться с их будущим ребенком, лишь бы существовало прежнее увственное равновесие, благодаря которому в их семье царил мир и порядок.
Скорее всего, это равновесие было нарушено отцом Эскина, дядей Абрамом, который сначала добился близости с Соней, а затем ей внушив жалость к Эскину, написав ему в ее присутствии покаянное письмо.
А уж, когда Соня догадалась, что ждет ребенка не от него, а от Эскина, она совсем приклеилась к Эскину, как навеки.
«С чего бы начать?! – задумался Глеб, уже сидя в ванной. – Отчего бабы дуреют, и любят нас как полоумные?! Когда любят даже тогда, когда и не любят?!
Наверно, лучше всего начать с жалости! Сначала заставить ее пожалеть себя, а потом уж она и сама будет любить до безумия, никого не замечая вокруг.
В женщине больше всего развит материнский инстинкт, а поэтому они так любят жалеть и опекать тех, кто особенно в этом нуждается! Взять, к примеру, хотя бы этого самого Эскина.
Ведь этот обалдуй, с самого начала, ревел как маленький ребенок и по любому поводу. Его хлебом не корми, а только дай немножечко поплакать!
Но в моей ситуации одни слезы меня не спасут!
Для Сони мои слезы будут уже избитым клише!
Тут нужна такая громадная жалость ко мне, чтобы ее всю наизнанку вывернуло!
Нужен стресс безумно-вечной силы! И тут его глаза остановились на бритвенном лезвии, лежащем на полке перед зеркалом.