Чекан для воеводы (сборник) - стр. 10
Пан Тригубский год назад имел глупость жениться на красавице паненке из Вроцлава. Так вот эта самая панночка, ни дна ей ни покрышки, пустила по ветру все немалое состояние мужа. Но бедный пан Тригубский ничего не мог с собой поделать, одаривая любимую супругу всем, что только могло прийти в ее хорошенькую головку. Захочется ей, бывало, новые роскошные платья, как у панны Вожликовой из соседского дома, пожалуйста! Захочется ей приобрести самые дорогие бриллианты, чтобы блистать на балу польских магнатов в том же Вроцлаве, опять же, получите, сколь душеньке угодно!.. Но это же черт знает что! Езус Мария, даже противно…
И чем дальше, тем больше. Вознамерилась светлая пани показать свои прелести при королевском дворе. И что же? Опять пан Тригубский, как последний осел, повез ее в Варшаву. А там, сообразив, что все его богатства улетучились в мгновение ока, пообещал любимой женщине, что возродит семейное благосостояние путем участия в походе на восточные земли, населенные сплошь разными иноверцами. Вот и всех своих слуг, кто только мог держать оружие в руках, пан Тригубский поставил в строй, сказав: «Все мы – дети Господа Бога! Все мы – подданные великого государя, являющегося наместником Господа Бога на земле. Это даже папа римский утверждает! А раз так, то мы все вместе разорим клятых московитян! Не зря же король Стефан Баторий призывает нас, своих верных шляхтичей, под свою правую руку. И мы, все как один, встанем стеной!..»
Вспомнить, что дальше изволил говорить ясный пан, слуга так и не успел, поскольку в горло ему вонзилась короткая арбалетная стрела, и он ни о чем уже больше думать не мог…
А во временном военном лагере, размещенном на берегу небольшой пограничной речушки, собиралась тем временем вся польская знать, пожелавшая вместе со своим королем «прогуляться огнем и мечом по Руси Великой».
Сам король Стефан Баторий не выходил из своего цветастого шатра, подаренного каким-то мусульманским султаном. Его величество возлежал на мягких подушках, постанывая от болей в животе. Между стонами он то и дело проклинал своего главного виночерпия француза Ла Форта.
– Ты во всем виноват! – говорил «круль всея Речи Посполитой», стараясь придать собственным усам воинственное выражение, с каким обычно изображали его на портретах. – Почему ты не остановил меня после тринадцатой смены блюд? Злодей! Ты же знаешь, что я привык после тринадцатой смены передохнуть, приняв в уединении рвотный корень…
– Ваше величество так увлеклось паштетом из гусиной печени, что я не посмел… – лепетал француз, поминутно кланяясь и приседая.
– Перестань дергаться, как паяц, я этого терпеть не могу! – вскричал Баторий, запустив в виночерпия серебряным ковшом для мытья рук. – И позови сюда придворного лекаря. Видишь, как я страдаю?.. Ты еще здесь, несносный фигляр?!
Ловко поймав на лету ковш, виночерпий спрятал его за спину и, как ни в чем не бывало, сказал:
– Осмелюсь напомнить вашему величеству, что придворного лекаря по вашему приказу казнили за три дня до похода…
– Ах да! – тяжело вздохнул Баторий, но тут же озлобился еще больше, прокричав: – Негодные слуги! Вы до сих пор не подыскали достойной замены?!
– Как же, ваше величество, как же! Замена найдена и уже прибыла, – снова запрыгал на месте, как нетерпеливый козел, виночерпий. – И это, смею уверить, светило медицины ваши верные слуги выписали прямо из Парижа!