Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 17
Когда эта западная вера в единую дорогу к демократии смешивается с идеологической верой в то, что «демократии не начинают войны друг с другом», в то время как диктатуры естественным образом склонны к агрессии, пласты мистификации становятся почти непроницаемыми. Поэтому моя книга, помимо прочего, является и попыткой проникнуть сквозь некоторые из этих туманностей.
Часть I
Война
И, заглушая в своей душе отчаяние песнями, развратом и водкой, побредут оторванные от мирного труда, от своих жен, матерей, детей – люди, сотни тысяч простых, добрых людей с орудиями убийства в руках туда, куда их погонят. Будут ходить, зябнуть, голодать, болеть, умирать от болезней и, наконец, придут к тому месту, где их начнут убивать тысячами, и они будут убивать тысячами, сами не зная зачем, людей, которых они никогда не видали, которые им ничего не сделали и не могут сделать дурного.
Лев Толстой. Христианство и патриотизм
Спустя год после завершения Чеченской войны удивительно, насколько мало изменений она, как представляется, внесла в руководство либо в устои политических и экономических порядков как России, так и Чечни. Борис Ельцин, несмотря на полное унижение, которое он навлек на свою администрацию и армию, остался президентом, а Виктор Черномырдин – премьер-министром, как и в декабре 1994 года. Анатолий Куликов, министр внутренних дел во время нескольких к атастроф в Чечне, сохранил за собой этот пост. Сергей Степашин, бывший директор службы безопасности[11], чьи личные интриги и тотально неверная оценка военного потенциала чеченцев стали непосредственной причиной ввода войск в Чечню, был смещен в 1995 году, но вновь назначен в 1997 году министром юстиции. В конечном итоге власть Ельцина разрушилась лишь вследствие полной и очевидной несостоятельности всех его экономических обещаний – и даже в этом случае представляется вероятным, что за его падением последует не системное изменение, а просто новая версия той же системы, созданию которой он способствовал.
Стоит отметить, что, с точки зрения истории, глобальных моделей и стереотипов о России, победа Ельцина в 1996 году была чрезвычайно необычной. Если следовать этим моделям, то победить тогда должен был Лебедь, которого выталкивала во власть волна народного гнева вслед за совершенными ельцинским режимом предательством армии и унижением нации в Чечне, не говоря уже обо всех тех случаях, когда Ельцин приносил в жертву мощь России и ее международное положение начиная с 1991 года.
Однако режим смог устоять совсем не из-за своей внутренней прочности. Скорее, его спасли два внешних фактора, которые будут проанализированы во второй части книги, поскольку они выходят за рамки событий, описываемых в первой. Во-первых, политическая апатия и страх перед хаосом у населения России привели к тому, что в России не появилось какой-либо массовой политической оппозиции Ельцину. А во-вторых, в 1995–1996 годах наиболее могущественная группа новой российской элиты – банкиры-компрадоры – пришла на помощь режиму в обмен на возможность шире контролировать российское сырье. Эту сделку явно курировал Анатолий Чубайс, на тот момент министр по делам приватизации[12].
Разумеется, единственной причиной, по которой представители новых правящих элит пришли на помощь Ельцину, было их стремление обезопасить собственное положение и благосостояние, ведь, как будет подчеркнуто в этой книге, было бы совершенно неправильно полагать, что они были обеспокоены национальной мощью или даже национальным интересом России. По словам Егора Гайдара, который в конечном итоге близко познакомился с новой российской верхушкой во времена своего премьерства в 1992 году, цели ее «имеют исключительно частный характер: укрепление государства ради быстрого обогащения»