Чайная роза - стр. 3
Фиона Финнеган закрыла глаза, глубоко втянув воздух.
– «Ассам», – сказала она себе. – «Дарджилинг» пахнет послабее, а «дуарс» не такой яркий.
Мистер Минтон, надсмотрщик на чайной фабрике Бертона, говорил, что у нее чутье на чай. Ему нравилось устраивать ей проверки: поднесет горсть листьев к ее носу и заставит назвать сорт. Фиона всегда называла правильно.
Чутье на чай. Может, и так. «А уж руки и впрямь для этой работы», – думала она, глядя на свои огрубелые руки. Чайная пыль въелась ей в костяшки, обосновалась под ногтями. Добро бы только там. Пыль была везде: в волосах, в ушах, под воротником. Подолом платья Фиона попыталась оттереть руки. Бесполезное занятие. Она вздохнула. Впервые за долгие часы ей удалось присесть. Из дому она уходила затемно, в половине седьмого. На кухне еще горела лампа, а улицы Уайтчепела тонули в сумраке.
Через пятнадцать минут она уже была на чайной фабрике. Мистер Минтон встретил ее у двери и велел в начале каждого часа готовить полуфунтовые жестяные банки для остальных упаковщиц. Вчера купажисты, работающие на верхних этажах, смешали две тонны чая «Эрл Грей», а к сегодняшнему полудню их нужно развесить и упаковать. За пять часов работы пятидесяти пяти девушкам предстояло упаковать восемь тысяч банок. На каждую банку отводилось по две минуты. Однако мистер Минтон считал две минуты непозволительно большим расходом времени. Он ходил между столами, останавливаясь за спиной каждой девчонки. Подгонял, стыдил за медлительность, грозил уволить, если не будет шевелиться. И все ради нескольких секунд, сэкономленных на каждой банке.
По субботам работали вполовину меньше, но и это время казалось бесконечным. Минтон выжимал из Фионы и остальных упаковщиц все соки. Конечно, надсмотрщик не виноват. Он лишь выполняет приказы самого Бертона. Фиона подозревала, что хозяин ненавидел закон, обязывающий его предоставлять работникам полувыходной день, и потому заставлял их помучиться. Перерывов по субботам не было. Все пять долгих часов упаковщицы проводили на ногах. Фиона считала удачей, если ее ноги просто деревенели. Хуже, если в них появлялась тягучая боль, начинавшаяся с лодыжек и добиравшаяся до спины. Но убийственнее всего был отупляюще монотонный характер их работы: наклеить этикетку на банку, отвесить чай, наполнить банку, запечатать ее и поставить в ящик, после чего все повторялось. На ясный, живой ум, каким обладала Фиона, монотонность действовала губительно. Бывали дни вроде сегодняшнего, когда она думала, что сойдет с ума, когда казалось, что ей уже не выбраться из этого ада. Может, все ее жертвы напрасны, а большие планы никогда не осуществятся?
Фиона вытащила шпильки из тяжелого пучка на затылке и распустила волосы. Потом расшнуровала и сбросила сапоги, сняла чулки и вытянула длинные ноги. Они и сейчас еще болели от многочасового стояния. Прогулка к реке ничуть им не помогла. В мозгу зазвучал материнский упрек: «Девочка моя, будь у тебя хоть капелька соображения, ты бы не шлялась по берегу, а сразу вернулась домой и легла отдохнуть».
«Как можно не пойти на реку?» – удивлялась Фиона. Она смотрела на Темзу, серебрившуюся в лучах августовского солнца. Кто откажет себе в таком удовольствии? Бойкие речные волны ударялись об основание Старой лестницы, обдавая Фиону брызгами. Она смотрела, как волны подбираются к ней. Может, река хотела прикоснуться к пальцам ее ног, покружиться вокруг лодыжек, увлечь в манящие воды и унести далеко-далеко? Ах, если бы она смогла отправиться вслед за водой!