Часы Цубриггена. Безликий - стр. 44
Не буду злоупотреблять вашим терпением, господа. Вы, наверное, догадались, что Роза забавлялась моими чувствами, хвалилась подарками и не помышляла о замужестве с простым часовщиком. Она состояла в тайной переписке с банкиром, с которым познакомилась на водах. Банкир был не молод, страдал подагрой, имел роскошный дом неподалеку от Ивердона, не менее богатое поместье на берегу Лемана и завидные банковские вклады.
Стоило мне заикнуться о женитьбе, как честный месье Морель поведал об эпистолярном романе своей дочери и месье Анри Броссара. Я был потрясен, унижен и уничтожен. Надежды на счастье рухнули.
Именно тогда я решил доказать обманщице своё превосходство – создать «живые часы», такие часы могли бы награждать невинных людей и карать грешных, а самое главное, не время управляло бы ими, а сами часы управляли бы временем, останавливали его для благого деяния и ускоряли для непристойного.
Я по-прежнему любил свою Розу и желал ей счастья. Если она отдала свое сердце пожилому и увечному банкиру, то наверняка готова поделиться с ним своей молодостью и силой. Часовому механизму потребуется определенная фаза, полнолуние, человеческая кровь для фиксации намерения (достаточно одной капли), искреннее желание, чтобы начать трансформацию, перевод стрелок на нужное число лет, и абсолютная вера в чудо.
Только одно дело задумать управляющий временем механизм, другое дело его создать.
Спасти болящего с помощью механической магии – дело гуманное, но не богоугодное, ибо никто кроме Господа и святых апостолов не способен исцелять неизлечимые недуги. А значит, мне придётся искать помощи на тёмной стороне.
Стоя на пороге безумия, я не задумывался о душе, да и зачем мне душа, если Роза никогда не станет моей?
Стоило появиться такой мысли – зачем мне душа? как помощник нашёл меня сам.
В дверь мастерской простучал полуслепой сгорбленный старик, он притащил напольные часы из эбенового, черного как смоль дерева, огромные, похожие на гроб (я еще подумал, откуда в его тщедушном теле столько сил).
Получив их назад с новым ходом, он щедро заплатил и присел за моим рабочим столом.
Он не проронил ни слова, лишь слёзы лились из его выжженных бельм и слюни из щербатого рта, склизкие ручьи стекали по щетине на морщинистую шею, падали на пол и шипели, испаряясь. Отвратительное богопротивное зрелище.
Я хотел прогнать его к черту, но понял – слюнявый старик и есть сам Черт.
И пока я собирал простейший механизм, ничего занятного в новых часах кроме лунного календаря и гравировки – восьми символов бесконечности не было, старик сидел по мою правую руку, молчал, лил слеза и глотал слюни.
Вы уже знаете, кому я заложил свою душу, кто находился рядом и поддерживал огонь в плавильной печи, кто подавал инструмент и вытирал с моего лба пот. Старик заговорил лишь, когда часы были готовы, он пообещал, если они сделают хоть одного человека счастливым, он вернет мою душу, если же меня проклянет хоть один владелец, то гнить моей душе в болотной трясине.
Таково было условие, которое я принял, лишь бы осчастливить Комтесс де Прованс.
Помню как сейчас тот злополучный понедельник, была середина мая 1851, город готовился к Троице, Духову дню. Мы встретились последний раз у Грифона, Роза расплакалась, надеюсь, она хоть немного сожалела о нашем расставании, и ей будет не хватать моих чудесных подарков.