Частный доктор - стр. 20

– Ты в самом деле думаешь, что я тебе вот так запросто выдам все свои тайны? Все, что накоплено годами работы? Отсеяно из мировой литературы?

– Нажито непосильным трудом! – в тон ему подхватил Романов. – Два магнитофона, две кожаные куртки…

По уголкам глаз обоих проскочили лучики понимающей улыбки. «Мы с тобой одной крови».

– Не, Левоныч, не думаю! – покачал головой Леша. – Дурачусь, ваше благородие…

– Алексей! – капризным тоном позвал его Поплаков. – Можно вас на секунду? Прежде чем вырублюсь, хочу вас что-то спросить.

– Секундочку, господин мэр! – выразительно закатил глаза к небу Романов и беззвучно, но экспансивно выматерился, поймав сочувственный взгляд Левона. – Уже иду!

– На месяц его должно хватить, а дальше… – пожал плечами Левон.

– А дальше – его проблемы, – отрезал Леша.

– Угу, – кивнул Левон и вышел. Лешка смотрел ему вслед.

У лифта Левон повернулся:

– Леша, ты же классный доктор! Брось это на хрен! Женись, детей заведи, живи…

– С себя начни! – отрезал Романов.

– А что я? – опешил Левон. – У меня жена… – Замялся на мгновение. – И вообще… дети, собаки… У меня все нормально!

– Вот ты и брось, нормальный ты наш! – злость Леше удалось погасить, но прозвучало все равно резко.

Левон фыркнул:

– А мне-то зачем бросать? Я доктор, я людей лечу. Своим делом занимаюсь, дорогой.

– Спокойной ночи тебе! – тихо сказал Леша, тепло улыбнулся и закрыл дверь.

Постоял лицом к закрытой двери, смотря прямо перед собой, глубоко вдохнул и длинно выдохнул:

– Иду, Алексей Николаевич, иду!

Все познается в сравнении.

«Банально, но факт», – подумал Леша, плетясь по ступенькам трапа за толстой молодой мамой, чья двухлетняя дочка захотела самостоятельно (и, вероятно, впервые в жизни) спуститься на землю из «самайёта».

И теперь вся пассажирская толпа покорно и терпеливо шла приставным шагом за перегородившей трап парочкой – ковыляющим златокудрым младенцем и его необъятной мамашей с выкрашенным в морковный цвет ежиком волос, в когда-то розовых лосинах, обтянувших гигантский зад до барабанной гулкости, голубой блузе парашютного размера и артериально-алого цвета кроксах.

Кроксы так же невозможно отделить от израильтян, как парнокопытность от коровы. В любой стране мира, на любом континенте, включая Антарктиду, увидев обутые в резиновое уродство ноги, можете смело обращаться к их обладателю на иврите – не ошибетесь.

Толпа перекликалась между собой, посмеивалась и совершенно искренне не обращала внимания на причину затора – в Израиле к детям и их маленьким прихотям относятся свято.

«Все познается в сравнении» – мысль, мелькнувшая у Леши, только он ступил на трап, относилась к тель-авивскому лету, которое по сравнению с эйлатским мартеном сейчас тянуло лишь на его рахитичного младшего братца.

Весь полет (правда, назвать этот получасовой переход из взлета в посадку полетом – некоторое, мягко говоря, преувеличение, но пусть уж оно будет) – в масштабах крошечного Израиля. И это, господа, единственная внутренняя авиалиния страны… Будем снисходительны!

На протяжении всего полета Леша возвращался к их беседе с Поплаковым, прокручивал ее в голове, анализировал.

– Присядьте, доктор! – улыбнулся Поплаков, призывно похлопав по подлокотнику указал на кресло рядом с кроватью (так хозяин хлопает по ноге, подзывая пса). – Пусть эта короткая беседа послужит лишь началом, запустит мыслительный процесс в вашей голове.