Часовой Большой Медведицы - стр. 17
– Ожидайте, – по-военному кратко распорядилась тетенька. – Комендант при исполнении.
Комендантом оказался чрезвычайно коренастый гном с длинными рыжими волосами и такими густыми бровями, что их можно было заплетать в косички. Гном-комендант явился в вестибюль, держа за шиворот двух человек. Вернее, человека и беспросветно-черного черта, одетого в полосатые штаны и широченную красную рубаху.
– Анфиса Петровна, этих двоих выселяем, – проскрежетал гном-комендант. – Сидорычева за пьянство. А Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного – за то, что опять пытался души скупать.
– Начальник, ну какие души у тараканов, а?! – завопил черт. – Вот те крест, все про меня врут! Раз черт – значит, жулик, да? Отстриги мне хвост, начальник, если обманываю! Хочешь, на колени встану?
Черт грохнулся на колени и поклонился так, что задел рогами пол. При этом из-за ворота его красной рубахи выпала и рассыпалась по полу колода карт.
– Ага! – лязгнул зубами комендант. – Анфиса Петровна, внесите в приказ – Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного выселить из общежития за организацию азартных игр.
– Пасьянсы раскладываю, начальник! – вновь завопил черт. – На деньги не играю, чтобы мне Вакулу лунной ночью повстречать!
– Анфиса Петровна, приказ о выселении Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного пока отменить, – не меняя тона, сообщил комендант. – Вывесить в вестибюле объявление о том, что всякому пострадавшему от шулерских приемов товарища Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного следует обращаться с заявлениями к коменданту общежития!
– Эх, начальник, за что ты так с чертом? – грустно вздохнул Василий Петшович, поднимаясь с пола. – Ведь только хотел по-человечески зажить, а вы мне снова – бэш чаворо, ромале… Прощай, начальник. Живи так, чтоб бессонными ночами не приходили тебе в голову грустные мысли про мою судьбинушку…
– Анфиса Петровна, впишите в приказ – выселить из общежития Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного в связи с его отказом от проживания, – сообщил комендант.
На пороге черт обернулся.
– Эх, комендант, скажу напоследок, кто ж тебе, кроме меня, еще скажет, – злая ты, комендант. И ни фига не женственная.
– Врет он, Гейрхильд Гримсдоттировна! – неожиданно трезво сообщил алкоголик Сидорычев. – Злобствует, падла рогатая.
– Анфиса Петровна! – в голосе коменданта мелькнуло нечто, напоминающее кокетство. – Сидорычеву Афанасию Леонидовичу объявить общественное порицание. Выселение отложить до моего особого распоряжения. Что здесь делает милиция? Вы по поводу кражи из сто первой?
– Нет, я по поводу у вас пожить, – хмуро ответил Канашенков, протягивая коменданту документы и внутренне радуясь, что хотя бы черта в одном с ним общежитии не будет.
– Анфиса Петровна, вселите мальчика в девятьсот тридцатую, – сурово промолвила комендант, тщательно изучив Мишкины документы. – Мальчик уже устал. Пусть мальчик идет спать.
Лифт не работал, и Михаилу пришлось подниматься на девятый этаж пешком. Лестница была довольно грязной, площадки усыпаны окурками, а стены густо испещрены угольными и маркерными надписями – хрониками общажной жизни, из которых без труда можно было узнать, кто здесь кому и сколько задолжал и кто от кого забеременел.
Коридор верхнего, девятого, этажа выглядел пустым и сравнительно чистым. В окнах, замыкавших его с обеих сторон, не было видно ничего, кроме сиреневого закатного неба, и ему показалось, что он находится в салоне огромного аэробуса.