Чаща - стр. 48
Это оказался дневник, исписанный мелким корявым почерком, поначалу почти неразборчивым – сплошь сокращения, и ничего больше. А на вкладках содержались пометки, сделанные рукой Дракона: такими листками, одним или несколькими, были переложены, почитай что, все страницы. Он подробно описывал, как налагать то или иное заклинание разными способами. Что ж, это уже обнадеживает: как будто его голос мог заговорить со мной с бумаги.
В книжице обнаружилось с десяток заклинаний для исцеления и очистки ран от хвори и гангрены – но не от магической порчи. Ну да по крайней мере попробовать стоило. Я прочла одно такое: в нем советовалось вскрыть отравленную рану ланцетом, поставить припарку из розмарина с лимонной цедрой и сделать что-то, что автор описал как «вложить свое дыхание». Дракон исписал на эту тему целых четыре страницы снизу доверху, отчеркивая и размечая чуть ли не пять десятков вариаций: столько-то розмарина, высушенного или свежего; столько-то лимона, с нижним белым слоем или без, стальной нож, железный нож, одно заклятие и другое.
Дракон не уточнил, какой из вариантов срабатывает лучше, а какой хуже; но раз он так бился над этим заклинанием, видать, на что-то оно годится. А прямо сейчас мне надо было только привести его в сознание, чтобы он сказал мне хотя бы несколько слов, дал хоть какие-то наставления. Я метнулась в кухню, нашла целый веник сушеного розмарина и лимон. Взяла нож для чистки овощей, свежие льняные тряпицы и горячую воду в горшке.
А затем замешкалась: взгляд мой упал на громадный мясницкий тесак, лежащий на колоде. Если я ничего больше не сумею, если не дам ему сил заговорить, не знаю, справлюсь ли хоть с этим – смогу ли отрубить ему руку… Но я же своими глазами видела привязанного к кровати Ежи – хихикающее чудовище, совершенно непохожее на моего тихого и грустного односельчанина, который всегда здоровался со мною на улице; видела я и опустошенное лицо Кристины. Я сглотнула – и подобрала тесак.
Я наточила оба лезвия, решительно стараясь ни о чем не думать, и понесла все наверх. Окно и дверь стояли распахнутыми, и все равно в моей комнатушке уже скапливалась мерзкая вонь порчи. В животе холодело от ужаса и тошноты. Если Дракона пожрет порча, я этого просто не вынесу, не смогу смотреть, как выгнивают вся его жесткость, и резкость, и острые углы, а язвительная насмешливость сменяется воем и рычанием. Дышал он прерывисто, глаза оставались полузакрыты. Лицо бледное как полотно. Я подложила льняные тряпицы ему под руку и подвязала бечевкой. Широкими полосками счистила с лимона кожуру, обломала розмариновые листики со стеблей, размяла это все хорошенько и швырнула в горячую воду, чтобы пряный и крепкий запах изгнал вонь. Затем закусила губу и, собравшись с духом, вскрыла опухшую рану ножом. Наружу хлынула зеленая смолистая желчь. Я принялась лить горячую воду – чашку за чашкой, пока рана не очистилась. А тогда горстями выловила из горшка размоченный розмарин с лимоном и крепко привязала припарку к ране.
В Драконовых записях ни слова не говорилось о том, как «вложить в рану дыхание», поэтому я нагнулась и зашептала над ней заклятия, пробуя одно, потом другое. Голос у меня срывался; все наговоры казались неправильными, нелепыми, колючими, и ровным счетом ничего не происходило. В отчаянии я снова вчиталась в неразборчивые каракули оригинала. Там в одной строчке говорилась: «