Чаща - стр. 37
– Спасибо, – неловко поблагодарила я, чувствуя себя самозванкой и чуть ли не воровкой. Но это не помешало мне заглотать пирог в один присест, а после того я и вино выпила до капли – главным образом потому, что не знала, что еще с ним сделать, чтобы не оскорбить хозяйку.
Голова тут же пошла кругом, мысли мешались, мир сделался мягким, теплым и уютным. Беспокойство слегка улеглось, мне заметно полегчало, а это означало, что я выпила слишком много – ну да я все равно была признательна. Свежие лошади помчались быстрее, и спустя час, когда солнце уже высветило небо впереди нас, мы увидели, что по дороге, утопая в снегу, нам навстречу пробирается пеший путник. Мы подъехали ближе, и оказалось, это не он, а она. Это была Кася, в мальчишеской одежде и тяжелых сапогах. Она поспешила прямиком к нам; кроме нас, в Дверник никто не ехал.
С трудом переводя дух, Кася схватилась за край саней, присела в реверансе и тут же выпалила:
– Это скотина… порча затронула весь скот, а если коровы кого покусают, то на человека тоже перекидывается. Мы их всех заперли в загоне и кое-как сдерживаем, но там заняты все мужчины до последнего…
И тут я выкарабкалась из-под полсти и потянулась к ней.
– Кася, – задыхаясь, проговорила я, и она умолкла на полуслове и воззрилась на меня. Одну бесконечно долгую минуту мы неотрывно глядели друг на друга, словно онемев, а затем я приказала: – Быстро, лезь сюда, я все расскажу по дороге.
Она влезла в сани и уселась рядышком под полстью. И до чего же нелепую пару мы составили: она – в грязной одежде из грубого домотканого холста, позаимствованной у мальчишки-свинаря, поверх – громоздкая куртка из овчины, длинные волосы упрятаны под шапку, и я – в роскошном туалете. Вместе мы выглядели так, словно к бедняжке, выметающей золу из очага, нежданно-негаданно нагрянула фея-крестная. Но руки наши сцепились намертво, крепче и правдивее всего того, что нас разделяло. Пока сани летели вперед, я сбивчиво, урывками, перескакивая с одного на другое, рассказала ей про все, что со мной было – про первые дни, тоскливую работу по хозяйству и про бесконечно долгие обморочные недели, когда Дракон впервые начал заставлять меня творить магию, и потом – уроки.
Кася так и не выпустила моей руки, и когда я наконец, запинаясь, сообщила ей, что умею колдовать, она заявила:
– Мне давно надо было понять. – Я аж задохнулась от изумления; так и вытаращилась на нее, разинув рот. – С тобой вечно происходило что-нибудь странное. Ты убегала в лес – и возвращалась с ягодами, которым не сезон, или с цветами, каких никто и никогда не видел. Когда мы были маленькими, ты, помню, рассказывала мне сказки, которые тебе нашептали сосны. Но однажды твой брат посмеялся над тобою – дескать, ты все выдумываешь, – и ты перестала. Даже то, что твоя одежда всегда в беспорядке… так изгваздаться невозможно, даже если нарочно расстараться, а я-то знала, что ты не нарочно, ты никогда ничего не делала назло. Я однажды своими глазами видела, как какая-то ветка изогнулась и зацепилась за твою юбку – вот прямо сама потянулась к ней и дернула!..
Я отшатнулась и протестующе вскрикнула, и Кася умолкла. Я не хотела ничего слушать. Не хотела, чтобы Кася сказала, будто магия всегда была при мне и, значит, мне от нее никуда не скрыться.