Час расплаты - стр. 7

И теперь он знал почему.

Анри похрапывал, роняя слюну на диван, в камине шелестел и потрескивал огонь, снег налипал на окна.

Вовсе не имя девушки вызывало у Гамаша столь сильную реакцию. Дело было в ее фамилии.

Шоке.

Фамилия необычная, хотя и не единственная в своем роде. Чаще она имеет форму Шокетт.

Гамаш прошел в свой кабинет, поднял с пола ее досье и открыл. Пробежал по безнадежно скупым строкам. Потом закрыл дрожащей рукой.

Он посмотрел на огонь, и у него мелькнула мысль бросить папку туда. Пусть сгорит в огне. Ведьма, приговоренная к сожжению.

Но вместо этого он спустился в подвал.

Там он отпер маленькую комнату, где хранились папки со всеми его старыми делами. В самом дальнем углу комнаты он открыл небольшую коробку.

И в ней нашел то, что искал.

Подтверждение.

Шоке.

Логика говорила ему, что он, возможно, ошибается. Да и какова вероятность? Но он сердцем чувствовал, что прав.

Тяжело ступая, Гамаш вернулся наверх, остановился у окна и долго смотрел, как падает снег.

Детишки в поспешно вытащенных из сундуков зимних комбинезонах, пахнущих кедром, носились друг за другом по деревенскому лугу и падали в мягкий снег. Обстреливали снежками всех, кто появлялся в поле их зрения. Лепили снеговика. Они визжали, кричали, смеялись.

Гамаш прошел в кабинет и следующий час провел в разысканиях. И когда Рейн-Мари вернулась из бистро, он встретил ее с большим стаканом скотча и новостью.

Ему нужно попасть на Гаспé.

– На Гаспе? – переспросила она, чтобы убедиться, что услышала правильно.

Меньше всего ожидала она этого. В ванную. В магазин. Ну, в Монреаль на встречу с кем-нибудь. Но на полуостров Гаспе? В сотнях миль отсюда, там, где край Квебека омывается соленой водой.

– Ты хочешь его увидеть?

Гамаш кивнул, и Рейн-Мари сказала:

– Тогда я еду с тобой.

Он вернулся в свой кабинет. Глядя в окно, он наблюдал за тем, как выбившиеся из сил дети один за другим падали на спину в снег и двигали руками и ногами вверх-вниз, делая ангелов.

Потом они встали и поплелись домой, поеживаясь, когда тающий снег проникал им за шиворот тонкой холодной струйкой. Он налип на варежки, на шапочки с помпонами. Лица у них раскраснелись, носы рассопливились.

Их ангелы остались лежать на снегу.

А Арман в своем кабинете, глубоко вздохнув, дрожащей рукой изменил точку на ярлычке папки Амелии. С красной на зеленую.

Мишель Бребёф издалека увидел машину, приближающуюся по горной дороге. Поначалу он смотрел на нее в телескоп, а потом – невооруженным глазом. Ничто не закрывало ему обзор. Ни деревья, ни дома.

Ветер сорвал с земли все, оставил только ее суть. Немного жесткой травы и скальную породу. Словно шлифованный драгоценный камень. Даже летом здесь было небогато на туристов и временных жителей, которые приезжали полюбоваться суровой красотой этих мест и уезжали до первого снега. И лишь немногие ценители северного величия Гаспе проводили здесь всю оставшуюся часть года.

Они цеплялись за полуостров, потому что не хотели уезжать или им было некуда ехать.

Мишель Бребёф принадлежал к последним.

Машина сбросила скорость, а затем, к его удивлению, остановилась у начала подъездной дорожки к его дому, вырулив на мягкую обочину провинциального шоссе.

Да, от его дома открывался особенно захватывающий вид на утес Персé в заливе, но для фотографирования можно было выбрать места и получше.