Час мертвой луны - стр. 5
– Сте… ан м… ртв!
Как ни странно, но отец меня понял. Резко распрямился, уставился прямо в глаза горящими как угли глазами:
– Как это возможно? Дочь, ты уверена?
Постепенно удушье отступало. Дыхание успокаивалось. В голове начало проясняться. Вернулась способность здраво рассуждать. Я огляделась и… Едва не застонала. Ощущение совершенной непоправимой ошибки накрыло с головой: отец не один был в покоях. Вместе с ним за столом, накрытым к позднему ужину, сидели старинный приятель отца, верховный канцлер нашего королевства, видимо, приехавший на мою свадьбу с темным магом, и… дядя… А в глазах дяди я безошибочно прочитала торжество. Сердце в груди сжалось. Чем-то я невольно сыграла ему на руку…
Осознавая, что пауза слишком сильно затянулась, я дрожащими губами выдавила, прикладывая все усилия, чтобы перевести взгляд на отца:
– Там вино разлито. В воздухе пахнет лепестками ангеи. А лорд Демерос лежит с посиневшими губами…
От меня не укрылось, как папенька растерянно оглянулся на верховного канцлера. Герцог Тэйерс пожал плечами:
– Не знаю, что тебе сказать, друг. Всегда считалось, что чернокнижника невозможно убить ядом. Но ангея… Ее тяжело достать. Но и противоядия от нее нет.
В комнате повисла такая тишина, что было слышно, как с улицы царапает окно раскачивающаяся на стылом ветру ветка. Словно просит, чтобы ее пустили погреться. Когда в камине треснуло прогоревшее полено, все вздрогнули. Дядя, до этого момента стоявший, будто мебель в комнате, метнул в отца осторожный взгляд:
– А что гадать, брат? Есть только один способ узнать все точно: пойти и посмотреть самим.
С дядей все согласились.
На этот раз не было никакой спешки. Отец позвал доверенного лакея и велел быстро привести старшего караула. Потом набросил на плечи плащ и скрепил его у горла брошью с гербом нашего рода – своего рода символом его власти. Из покоев отца мы вышли лишь после того, как папин лакей привел старшего охраны, а также нашего дворецкого, Шарля.
И снова проход по темным и холодным коридорам. На этот раз – медленно и торжественно, будто похоронная процессия. Я невольно содрогнулась от пришедшего на ум сравнения. А отец это заметил. Не замедляя шага, приблизился, цепко ухватил за запястье и заглянул мне в лицо:
– Энельда, а ты откуда узнала? Ведь я велел тебе сидеть в комнатах и не выходить до тех пор, пока я тебя не позову.
Сердце в груди споткнулось от этих слов. Отец любил нас с братьями, сомнений в этом не было. Но и наказывал нещадно, не делая различия между своими детьми и слугами. Он всегда приговаривал, что, когда придет время, мы, его дети, будем нести ответственность за жизни всех проживающих в княжестве. А о какой ответственности за других может идти речь, если мы не в состоянии ответить за собственные проступки?
– Энельда? – вопросительно повторил отец похолодевшим тоном, не дождавшись от меня ответа. И мое имя в его устах, хоть и произнесенное тихо, прогремело набатом, приговором мне. Тяжело сглотнув, я опустила голову и с трудом прошептала:
– Прости, отец! Я ослушалась твоего приказа.
Отец ни слова не сказал в ответ. Но я буквально кожей ощутила его неудовольствие и обжигающий гнев. Захотелось втянуть голову в плечи. А еще лучше, отстать от процессии и куда-нибудь спрятаться. Все равно завтра свадьбе не быть… Вот только я уже давно не маленькая девочка, чтобы прятаться от отцовского гнева в камине.