Чарующая магия ненависти - стр. 3
Её сжатые губы побелели, и сквозь них исходило какое-то шипение, похожее на слово «гадёныш», которым она всегда его называла. Славику нравилось, как его мамка клала ему руку на голову и говорила, смеясь:
– Ну что гадёныш, опять измурзался?
Ему нравилась его мамка, он любил её всем своим маленьким добрым сердцем.
Он привык засыпать рядом с братом на топчане, видя, как его красивая белокурая мамка сидела за столом и смеялась.
Славик откусывал от куска пирога понемногу, оставляя про запас на завтра. Ему было в такие минуты тепло и спокойно.
А сейчас, вместо знакомого Славке слова, которое означало ему мамкино тепло и смех, ему слышалось очень похожее на шипение соседской кошки: гадёны-ш-ш-ш.
Это была не его мамка, он боялся этой злой, некрасиво перекошенной, женщины и жался к папке, молча сидевшему на стуле с безвольно опущенными руками, которыми даже не пытался погладить Славика или смахнуть ему слезы.
–Забирай своего гадёныша себе, я не буду портить свою жизнь, стирая его замурзанные рубахи. Я хочу жить, а не обстирывать вас по вечерам!
–Хорошо! Мы проживем втроём и не будем тебе мешать!
–Ну нет, не выйдет это у тебя, квартиру я заберу себе и старшего сына, ему стирать меньше. Одной мне квартиру не отдадут. А ты себе ещё получишь.
С тех пор Славик никогда больше не видел свою мамку и старшего брата. В их теплой и светлой комнате стало тихо и скучно. Папка был на работе, соседская бабушка кормила Славика невкусной кашей. Только соседский кот заходил к Славке в гости и искал колбасных шкурок, которые Славик припасал ему раньше.
Вскоре в их комнате поселилась чужая тётка, совсем не красивая и не веселая, как его мамка. Тётка переехала в их комнату вместе со своим сыном, который не любил котов.
И, когда соседский кот заходил к Славику в гости, этот мальчишка хватал его за хвост, подносил к Славику и шипел вместе с котом, смеясь над Славкиным испугом.
Славик до темна был на улице, ждал, вот сейчас придёт его мамка. Его сердечко билось от радостного ожидания чуда, он бежал за проходящими мимо тётеньками, которые походили на его мамку. Но всякий раз тётенька оказывалась не такой светловолосой и красивой, как его мамка и совсем чужой.
Славик забирался за угол сарая в кусты и тихо плакал. Крупные слёзы, как прозрачные горошины, катились по одной из его глаз и соседский кот, который и здесь находил его, лизал ему щёки, слизывая с них солёный вкус.
Отец уезжал теперь редко и, приходя вечером со службы, находил его здесь и тихо сидел рядом с ним, прижимая его к себе и гладя его по белокурой, как у мамки голове:
–Ничего, сынку, ничего. Потерпи!
Славик не понимал, что это означает: «потерпи», но рассудил так, что скоро эта нехорошая тётка с его обидчиком уйдёт из их комнаты насовсем, и вернётся мамка.
Славик шёл с папкой домой, пил чай и ел пирожки с повидлом, которые тётка приносила из столовой. Пирожки были совсем не похожи на те большие, пышные, красиво изукрашенные куски необыкновенного, «мамкиного», вкуса. Он тихо шёл за печку и ложился спать со своим обидчиком, который больно щипал засыпавшего Славку. Славик тихо стонал, но не жаловался папке.
Он боялся, что тогда и папка уйдёт от него. На следующее утро всё повторялось снова.
Соседские бабки, сидящие на скамейке, иногда подзывали Славика и давали ему своё угощение, ломоть чёрного хлеба, политого водой и посыпанного сверху сахаром.