Чаролом - стр. 10
– Я – текст какографа. Я – воплощение собственного распада.
За последние тридцать лет жизни самого Никодимуса и его жены с дочерью часто зависели от способности быстрого понимания новых божеств: кто они, что собой представляют и чему покровительствуют. Никодимус сделался большим знатоком божественной таксономии. Вот и теперь он сразу распознал в двойнике одну из редчайших разновидностей. Самую бесполезную и жалкую. В сердце Никодимуса разлилась пустота.
– Сколько тебе осталось?
Умирающий бог отвернулся.
– Может, мы сумеем спасти тебя, включив в божественную совокупность? Например, подсадим к богу целительства?
– У нас взаимоисключающие потребности, – покачал головой двойник. – Конфликт между ними разрушит наши воплощения.
– Когда ты воплощался последний раз?
– Полтора года назад, в Нагорье, сразу после того, как вы с Франческой прибили ликантропского неодемона. После моего распада твои воспоминания станут чётче, – двойник грустно улыбнулся. – Это было… незабываемое событие.
Никодимус коснулся собственного бедра, и в памяти что-то зашевелилось.
– Сейчас я даже не могу вспомнить, что было хуже, когти волчьего божка, которого я обманом заставил себя атаковать, или выволочка, которую мне потом устроила Фран.
– Выволочка. Куда там тем когтям. Я слышал только половину её тирад, и то задавался вопросом, не разрыдаешься ли ты. И как только ты живёшь такой?
Никодимус хмыкнул.
– Ну, на мой взгляд, твоя жизнь вызывает уныние куда больше моей.
– Я, может, и умирающий бог, вечно обречённый на циклическую реинкарнацию и агонию смерти, но и то сомневаюсь, что вынес бы муку, которую вы считаете естественным состоянием.
– Ты говоришь о человеческом осознании своей смертности?
– Я говорю о семейных отношениях.
Никодимус фыркнул, и его двойник лукаво улыбнулся.
– Неужели издёвки над смертными делают твою собственную участь терпимее?
– Слегка, – улыбка двойника поблёкла. – Особенно после долгой тренировки в подобного рода глупостях.
Келоидный рубец на спине начал зудеть. Никодимус попытался дотянуться и почесать. Рубец появился в тот день, когда Тайфон, использовав изумруд Арахеста, украл его способность к чарописи. Шрам и изумруд сохранили связь. Сейчас изумрудом владела Вивиан, и Никодимусу пришлось вытатуировать вокруг шрама сеть заклинаний, чтобы пресечь эту связь. Он совершенно не помнил, зачем отдал изумруд сестре.
Никодимус подумал о своих метазаклинаниях, о государствах Лиги, богатых на божества и культы. Оставь он самоцвет себе, его магическая грамматика была бы безупречной, избавляя его от ошибок, а следовательно, и от творчества, потребного для составления метазаклинаний.
Эта мысль всколыхнула память о последней встрече с сестрой в Авиле и об их холодном прощании.
Умирающий бог вздрогнул. Никодимус вернулся в настоящее и увидел, как его двойник вытаскивает изо рта выпавший коренной зуб, тут же превратившийся в обрывки предложений. Аура бога тускнела, он сказал:
– Я реинкарнировал через день, после того как ты произнёс метазаклинание. Пока мы делили одно тело, наши мысли были общими. Но когда ты спал, у меня родилось несколько собственных идей. Я пришёл к выводу, что божества – это сны смертных. За миг до пробуждения трудно понять, кто более реален, сон или сновидец. Зато после… – он умолк, поднял руку и поморщился, когда кожа двух пальцев истаяла в корявых малиновых строчках.