Чакра Фролова - стр. 39
Эта реплика вызвала оживление в толпе.
– Да какая еще гроза? Небо ясное ж!
– Так, может, скоро принесет.
– Баба твоя в подоле принесет.
В эту секунду над головами невидовцев на низкой высоте пролетел «юнкерс». Пролетел и скрылся, унося за собой гул мотора.
– Ишь ты, – сказал Клим, качаясь из стороны в сторону, словно задетый воздушной волной.
– Че это? – удивилась Ольга, проводив взглядом самолет, и ткнула локтем Гаврилу, который, как и все невидовцы, стоял, задрав голову.
– Это ероплан, – сказал Михась и сморкнулся.
– Сам ты «ероплан», – презрительно поморщился Тимофей. – Самолет это.
– Одна сатана.
– И куды ж он полетел? – спросил кто-то.
– Ясное дело, поля поливать, – не смутился Михась.
– Горазд ты, дед, чепуху молоть. Кто ж в конце июня поливает?
– Это смотря что сажать, – туманно ответил Михась.
– А че раньше не поливал?
– Раньше, значит, нечего было.
– А крест на ем чего?
– Че, че, – передразнил Михась. – Чтоб видно было, что он православный, а не какой-то там басурманский.
– Вечно ты глупости говоришь, – перебил его Тимофей. – На наших самолетах звезды.
– Точно, – подтвердил чей-то голос в толпе. – Они красные и острые.
– По-твоему, Тимоха, выходит, что он не наш, что ли? – ухмыльнулся Михась, готовясь утереть нос всезнающему оппоненту.
– Не наш, – кивнул Тимофей.
– А чего же он тады здесь летает? – едко прищурился Михась.
Тимофей пожал плечами.
– Заблудился, может.
– А чего ему заблуждаться? Чай, не по темному лесу бродит. Он, вона – в чистом небе летает.
– Ну значит, учения совместные проводит, – сквозь зубы ответил Тимофей.
– Какие же они совместные, если он один летает?
Тимофею надоело спорить, тем более что в спорах с Михасем он почему-то всегда проигрывал. Он подождал, пока гул стихнет и невидовцы успокоятся, а затем просто врубил радиоточку. Услышав громкое шипение, невидовцы и вправду тут же забыли про самолет, поскольку были вроде детей, чье внимание привлекает только то, что происходит в данную конкретную минуту, а то, что было десять минут назад, кажется уже нереальным и вроде как даже никогда не происходившим.
Шипение усиливалось, но постепенно сквозь него стал прорываться какой-то бравурный марш. Тимофей подкрутил что-то, и все Невидово огласилось чистыми звуками немецкого пения.
– Ишь ты, – снова сказал Клим, поскольку это восклицание было универсальным и подходило под любое событие.
– Музыка, – понимающе цокнул языком Михась, хотя и недолюбливал искусство.
– А мы думали, корова мычит, – съязвила под общий хохот Серафима.
Задетый сарказмом и смехом односельчан, Михась ничего не ответил, только гордо сморкнулся.
– Че-то не пойму ни бельмеса, – нахмурилась Антонина, жена Сеньки Филимонова по прозвищу Кривой, поскольку один глаз у него был выбит еще в детстве и оттого он как-то странно кривил лицо. – Не по-нашенски поют, что ли?
– Это по-германски, – пояснил Михась и начал деловито скручивать цигарку. – Я их тарабарщину еще с войны помню. Славно они нас тогда гнали. Ну и мы им поддали опосля. Ну и они нам потом.
– А потом че? – спросил кто-то любопытный.
– Че, че… Потом конец войне и все по домам.
– А победил кто? – спросил все тот же голос.
– Так я и сам не понял. Все как-то само собой закончилось.
Михась затянулся едкой самокруткой и принялся с умиротворенным лицом вслушиваться в немецкую речь, как вслушивается уставший путник в шум морского прибоя.