Цепь грифона - стр. 32
Кое-кто для потехи надел на головы высокие, с квадратной тульей конфедератки польских офицеров-кавалеристов, которые представляли собой подобие старинных киверов. Передний угол этого головного убора заносчиво задирался вверх на линии носа, противоположный сзади глядел вниз, а два боковых глядели в стороны. Прекрасное целеуказание для метких стрелков! А ещё почему-то эти головные уборы, как и самих поляков, которых традиционно связывали в понимании со шляхтой, обозначали странной фразой-определением: «Туды-сюды – обратно должен».
Знаменитые заострённые будёновки и шинели с голубыми широкими полосами-застёжками в большом количестве появятся в Конармии чуть позже. Поступавшие в армию с 1919 года новые головные уборы-шлемы пока ещё не прижились окончательно. Даже название их только определялось. То их именовали «богатырками», то «фрунзевками», пока третье название «будёновка» не стало основным и главным. Да и обмундированы конармейцы были кто во что горазд. Зато вооружены все буквально до зубов.
Помимо шашек через плечо, винтовок и карабинов за спиной, за поясные ремни заткнуты револьверы, пистолеты, гранаты, а у кого-то и кавказский кинжал. Разношёрстным выглядело и пополнение. Стояли кучей казаки, брошенные деникинским командованием на произвол судьбы в районе Новороссийска и теперь мобилизованные в Красную армию. Отдельной группой выделялись моряки затопленного Черноморского флота. Особняком держались бывшие офицеры. Среди них и Суровцев. Волей судьбы он, пробиравшийся в Крым к Врангелю, оказался на Украине, в полосе наступления Конармии Будённого. Просто вырваться из этого потока теперь не представлялось возможным.
Он внимательно изучал конармейцев. Таких залихватских воинов, пожалуй, ещё не видел. Даже наводившие в своё время ужас на немцев конники Дикой дивизии, состоявшей из представителей горских народов, казались бы рядом менее дикими, чем они. Вся эта боевая и отчаянная масса насквозь пропиталась запахом своего и лошадиного пота, дымом самосада и пороха и неизменным запахом навоза, неотвязно сопровождающим всех кавалеристов. Казалось, что пахнет от них самой смертью…
– И теперь, товарищи, – кричал с железнодорожной артиллерийской платформы высокий оратор в кожаной куртке, – республика ждёт от вас новых подвигов во славу революции! Да здравствует революция, товарищи!
Комиссар был перепоясан ремнями. У бедра моталась деревянная кобура с маузером. Но обязательная для этого соединения шашка у него отсутствовала. Зато принадлежность к коннице были призваны обозначить забавные кавалерийские галифе, заднюю сторону которых составляла большая, светло-коричневого цвета, кожаная вставка, называемая леей.
Против ожидания оратора никто поддерживать его речь не стал. Суровцеву становилось любопытно наблюдать происходящее. Он насмотрелся и наслушался всяких митингов. И если сразу после Февральской революции и Октябрьского переворота все кричали и аплодировали после любого призыва и лозунга, то теперь люди проявляли заметную сдержанность.
Вдруг толпа оживилась, и гул человеческих голосов, подобно волне, стал нарастать и распространяться, покатившись от здания вокзала по всему пространству, заполненному конармейцами и пополнением. Через живой людской коридор по перрону шагали Будённый и Ворошилов.