Целуя девушек в снегу - стр. 21
Буквально, вывалившись из салона на одной из улиц, мы с Веней стремглав бросились к, притормозившему неподалёку, «ЛиАЗу», на нём могли бы доехать до дома. Но стоило нам подбежать к автобусу, это корыто, до отказа набитое людьми, с висящими на подножке пацанами, с незакрывающимися дверьми, просев, медленно и натужно устремилось в ночь, мигнув нам напоследок красными глазёнками фар. Стояла уже ночь и более транспорта не предвиделось до самого утра.
Костеря Ложкина на чём свет стоит, я пошкандыбал вслед за ним вдоль по шоссе. До дома оставалось около четырёх километров, и их предстояло преодолеть в темноте, по плохо знакомой дороге. Я случайно зимой и днём—то в том районе заблудился, правда, потерял ориентиры в сильный снег, метель, даже ближние дома тогда скрывались за снежной пеленой. А тут…
Казалось, Веню сложившаяся ситуация чуточку забавляет. Оттопав около полутора километров ровным шагом прямо по трассе, что стало возможным благодаря, практически, полному отсутствию машин, я предложил немного пробежаться рысцой. Но Ложкин заартачился, и после непродолжительных препирательств, я, и без того обозлённый, плюнул и помчался вперёд, оставляя приятеля позади. Конечно, делать так ни в коем разе не следовало, но раздражение, желание как—то досадить, стремление быстрее очутиться в уюте, толкнули меня вперёд, и вскоре Веня растворился в темноте позади. Он что—то кричал, но я в ответ, не останавливаясь, поторапливал отстающего словами: «Давай, догоняй». Он, однако, и не подумал ускоряться.
Один раз, нарвавшись на пьяную хохочущую компанию, я почти уж было пожалел, о решении рвануть в одиночку, но парни оказались настроены дружелюбно, и только крикнули в спину: «Чё, спортсмен, что ли?» и получив в ответ утвердительное: «Ага», заржали.
Бабушка и дед в тот день находились в деревне, и я, запыхавшийся, открыл двери запасным ключом. Я успел попить, блаженно вытянув гудящие ноги на старом диване, привезённом сюда из деревни, чая, согретого наскоро, умыться и почистить зубы. Тут—то и нарисовался Ложкин. Я уже начинал тревожиться, как бы с Вениамином чего не вышло, поэтому, увидев товарища целым и здоровым, вздохнул с явным облегчением. А он, не говоря ни слова, стараясь не глядеть в мою сторону, выпил полстакана отдающей хлоркой воды из—под крана, вытащил из кладовки раскладушку, бросил на неё матрац и подушку, скинул на кресло одёжку, и, что—то обиженно бухтя себе под нос, не реагируя на расспросы, завалился спать, справедливо считая, что, сегодня в пути, я бросил его одного.
На следующий день состоялось бурное объяснение, но каждый остался при своём мнении, хотя в собственной правоте я и тогда был не уверен, и сейчас сомневаюсь. В самом деле, если уж и не удалось уговорить Ложкина перейти на бег, то следовало бы оставаться рядом с товарищем. Не помню, извинился ли я перед Веней в то утро, по—моему, нет. Часто в запале спора не удавалось справиться с азартом, охватывающим меня в подобные минуты, и безосновательным чувством собственной безусловной убеждённости, в связи с коей я, даже признавая в душе не полную свою правоту, продолжал тупо отстаивать принятую точку зрения. И, лишь какое—то время спустя оказывался способен, набравшись храбрости, признать излишнюю запальчивость и сомнительность своего поступка.