Целитель - стр. 28
Первого октября 1939 года Гиммлер через адъютанта передал по телефону Керстену просьбу срочно приехать в Берлин. Рейхсфюрер очень плохо себя чувствует.
Жена Керстена и Элизабет Любен в один голос горячо возражали против этой поездки. Они говорили, что доктор должен прекратить лечить Гиммлера. У этого человека нет никакого права, чтобы его рассматривали как обычного больного. В мирное время – еще куда ни шло. Но теперь, когда этот полицейский палач пустил в ход все средства, чтобы поработить мир, лечить его недопустимо.
Керстен молча слушал и кивал головой. На самом деле он был с этим согласен. Но, несмотря на это, он сел на первый же поезд до Берлина. Что-то, что он не мог толком определить, подталкивало его так поступить.
На этот раз Гиммлеру было очень плохо. А чем хуже ему было, тем сильнее было на него влияние Керстена. И когда Керстен напомнил ему, что, несмотря на его пророчества, Германии не удалось избежать широкомасштабных военных действий, он начал искать что-то вроде оправданий: Гитлер сделал все, чтобы избежать расширения конфликта. Но Англия и Франция знать ничего не хотели. Главную ошибку совершил Риббентроп. Всего за час до того, как Англия объявила о вступлении в войну, он еще повторял, что они не посмеют.
Через неделю благодаря лечению Керстена Гиммлеру стало лучше. К нему вернулась былая уверенность.
– Война с Англией и Францией нас не пугает. Мы даже довольны. Эти две страны должны быть уничтожены.
И когда лечение было закончено и Керстен предупредил Гиммлера, что до Рождества в Германию больше не вернется (праздники они обычно проводили в Хартцвальде), Гиммлер заявил:
– К Рождеству все закончится. В Новый год будете праздновать мир. Это совершенно точно, Гитлер мне так сказал.
Перед тем как уехать из Берлина, Керстен исполнил один свой замысел. Он и сам не до конца понимал, как это пришло ему в голову, но ему стало совершенно ясно, что это была истинная причина его поездки: он пошел в представительство Финляндии.
Он стал считать эту страну своей, когда ему не было и двадцати лет. Он сражался за ее независимость. Он был офицером запаса. Он очень ее любил.
Когда Керстен пришел к финским дипломатам, с которыми был хорошо знаком, он рассказал им во всех подробностях о своих встречах с Гиммлером и о том, как рейхсфюрер во время лечения приступов болезни в присутствии доктора рассказывает о политических и военных секретах с откровенностью, в которую трудно поверить.
После этого Керстен рассказал о муках совести, которые испытывает он сам, продолжая в разгар войны лечить шефа СС и гестапо.
– Не сомневайтесь ни секунды, – ответили ему. – Вы должны лечить Гиммлера больше и лучше, чем когда-либо. Вы должны беречь и приумножать это невероятное доверие. И нам помогать – информировать. Это крайне важно.
Керстен обещал сделать все возможное.
Он и сам был поражен – он сам, который любил свою уютную частную жизнь, чье безразличие и полное отсутствие интереса к общественным делам вошли в поговорку среди его друзей, – и теперь он согласился играть роль в политической игре. И какой игре! Но он не мог ничего с этим поделать. Как невозможно было промолчать, когда Гиммлер оскорблял самые лучшие человеческие чувства, так же было необходимо послужить своей стране в это страшное время.