Целитель. Приорат Ностромо - стр. 23
Лея улыбнулась. Это папа, в самый первый раз, назвал так прелестную «мелочь». И повелось… Даже упрямый Васёнок обращался к дочери по милому уменьшительному: «Это кто тут у нас полные памперсы набу-улькал? Это Натали-ишка?»
А вот тетя Вера, когда наезжала из Рио-де-Жанейро, совсем иначе сюсюкала. Она ласково ворковала: «носса сережейра…»
По-португальски это значит: «наша вишенка». Говорят, в Бразилии так часто зовут темноглазых девочек. А глаза у «Наташки-какашки» и впрямь, как спелые вишни…
Второклассница задумалась. Странно, но ее способность взаимодействовать с «психосущностями» неожиданно усилилась с рождением Наталишки. Папа тоже чувствует подобное, гадая о причинах…
– Привет, Леечка! – Инна, взбираясь по лестнице, улыбалась через силу.
– Привет! – с готовностью ответила Лея, холодея и чуя неприятное зависание.
«Не бойся, – подумала она, – ты же сильнее страха!»
– Устала в своем театре? – спросила девочка, подлащиваясь.
– Да нет, репетиция сегодня на удивление – без задержек… – Дворская смешно наморщила нос, и пожаловалась: – Голова болит, раскалывается прямо!
– Да? – глупо обрадовалась Лея. – А давай, я тебя полечу? Я умею!
– Вся в папу, – дрогнули губы Инны. – Полечи!
– Пошли ко мне тогда, – деловито заявила девочка. – Садись… Нет, лучше на кровать, а то я не достану!
Дворская послушно пересела, и сложила руки на коленях. А Лея осторожно возложила ладошки на голову «заслуженной артистки», чуть касаясь гладких волос цвета золотистой соломы.
«Легкая психокоррекция, как папа говорит, – твердила про себя девочка, – очень легкая…»
– О-о-о… – сладко простонала Инна. – Хорошо-то как… Сразу будто свежим ветерком повеяло, и всю болючесть сдуло…
– Прошло? – спросила Лея вздрагивающим голосом.
– Ага! Спасибо тебе, Леечка. Вернула к жизни!
– Обращайтесь!
Детский смех пролился хрустальной капелью, и никто не заметил в нем следов былой трусости.
«Я все правильно сделала! – твердила девочка про себя. – Я же не только ради теть Инны, а ради папы!»
Дворская гибко встала, потянулась с возвращенным удовольствием, и вышла, напевая. В дверях она оглянулась – и послала Лее воздушный поцелуй.
Вторник, 15 декабря. Утро
Москва, Старая площадь
Сегодня у меня «цековский» день, и можно увернуться от научной рутины, от всей той текучки, что забивает мозги директору института, не позволяя мыслить хорошо.
НИИВ топчется на месте, и тут даже панковская транспозитация не в силах помочь. Аркадий Ильич всего-то догоняет и перегоняет Америку, флаг ему в руки и барабан на шею. А перспективы где?
А нету перспектив…
Нет, взяться за настоящую машину времени, «эмвэшку», как небрежно выражается Киврин, можно… В принципе. Но мы же сами, всем нашим дружным коллективом, наложили табу на подобные НИОКР, а то уж больно страшненькая побочка вырисовывается. Уж лучше потоптаться…
Я завизировал кипу важных бумаг, дабы в XIV пятилетний план включили строительство университета в Белостокской области.
У Белоруссии уже есть три универа – в Минске, Гомеле и во Львове… Стоп! Гомель – это уже на Украине, в Западно-Русской АССР. Всё никак не привыкну.
Ну, значит, два универа у бульбашей уже есть, пусть будет третий. Тогда в XV пятилетке откроем четвертый и пятый – Ивано-Франковский и Луцкий…
Мои неспешные размышлизмы грубо прервал телефонный звонок – винтажный аппарат из черного эбонита злобно трясся на столе и старчески дребезжал.