Целитель, или Любовь с первого вдоха - стр. 17
Остаюсь в скрипящей механизмом капсуле, под ногами дрожит земля, норовя меня опрокинуть.
– Твою мать… Твою же матушку, ядерная твоя жажда! Тварь-тварь-тварь… Зря поцеловал. Зря! Пиздец!
Очнувшись от резкой боли, понимаю, что разбил кулаком пластик, а заодно и руку, но лифт не остановился, не вернул меня на седьмой этаж, куда рвалось тело, а благополучно выплюнул меня во тьму первого.
На улице стыло дует ветер, выжигая жар и пуская по телу мелкую дрожь, и пахнет дождём. Город зажигается огнями, размытыми от высокой влажности, а я, качаясь, иду к авто. Но не в силах открыть дверь. Руки и ноги трясутся от желания вернуться и продолжить… Сдавить горло этой упрямой женщине и трахать её до звёзд под веками. Усладить так, чтобы смеялась и почувствовала себя счастливой до кончиков густых волос.
Пока нянчился с малявками, я будто узнал о её жизни всё. Бедная. Одинокая. Брошенная с вагоном проблем женщина. Оглушительно красивая, не осознающая свою ценность лично для меня. Но и ясно дающая понять, что меня в свою жизнь никто просто так не пустит.
Терпеть не могу ломающихся женщин. Обычно избегаю, но сегодня и сейчас у меня срыв… башки из-за этой… Ласточки. Ласточки, твою ж мать!
Набираю ближайший номер, но Крис долго не отвечает, а потом, недовольно сопя в трубку, всё-таки появляется на линии:
– Что? – И кому-то в сторону: – Погоди, шеф звонит.
Повернувшись к капоту задницей, приподнимаю голову, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и натыкаюсь на огонёк окна на седьмом этаже. Безошибочно нахожу квартиру, будто караулил Ласточку под подъездом не один день, и замечаю лёгкое движение шторы. Вру. Далеко слишком, а я не зоркий орёл, чтобы так видеть, но мне хочется, до безумия и хруста костей хочется, чтобы она смотрела. Чтобы мучилась вопросами, кто я и зачем её поцеловал. Потому что в следующий раз я приду к ней не как врач…
– Давид Рустамович, что вы хотели? – слышу в трубке ласковый голос. Какой наигранный официоз. Кристи явно развлекается, и я звоню не вовремя.
Сказать, что нужна её маленькая услуга, язык не поворачивается. Бросаю взгляд на окно Ласточки. Свет погас, а мне всё ещё чудится, как малышня возится на кухне с тестом, как старательно лепят пельмени, как ходят на цыпочках по квартире, чтобы не разбудить маму. Боже, почему эта семья не моя?
– Срочных не было? – Оживаю, но голос получается сдавленным, хриплым.
– Никого. Всех остальных перенесла на завтра и послезавтра. До вечера будет забито, так что сегодня лучше выспаться.
– Вот и отлично. Рад был тебя слышать, отдыхай.
Она хихикает, но снова не мне, а кому-то рядом, но я не обижаюсь – у нас нет ни чувств, ни обязательств друг перед другом.
– Спокойной ночи, Давид Рустамович.
Стоит отключиться, как телефон пиликает снова, и я, увидев номер, невольно поджимаю губы.
– Вспомнил о сыне на ночь глядя? – язвлю, принимая вызов.
– Это Маргарита. – Голос сестры, подавленный и сиплый, отрезвляет. – Отец сегодня… умер, – звучит на другой линии, а я тяжело выдыхаю.
– Сейчас приеду.
С отцом за последние годы так и не поговорили нормально, я лет тринадцать дома не был. Папа при каждой встрече корил меня за беспорядочные связи, будто следил за мной, хотя я ничему и никогда не удивлялся. Он часто высказывался, что единственный сын у него непутёвый, мол, не привёл домой достойную девушку, не настрогал внуков, а я злился. Злился на то, что он не понимает и не пытается помочь, только требует. Выбросил в восемнадцать на вольные хлеба и ждал, что я святошей стану.