Целитель. Док - стр. 33
Проснулся я от шума разговора, где-то рядом общались, причём на русском. Высунув голову из-под одеяла (оно у меня зеленое, а так укрылся от солнечных лучей, кустарник не особо помогал) и прищурившись, рассмотрел сквозь листву двух бойцов в красноармейской форме, с винтовками за плечами. Хм, один убеждал другого идти к немцам и сдаваться, мол, там покормят, знай дожидайся конца войны в тишине и безопасности. Видимо сам боялся идти, решил сагитировать кого-нибудь.
Пить хотелось, я достал фляжку и приложился к ней, да и по-малому желал. А вот второй из бойцов, молодец – мне понравилось, как он врезал собеседнику, отчего тот упал на землю. Сказал второй только одно слово, но очень ёмкое:
– Сука!
Развернулся, чтобы уйти, но вздрогнул, когда я вылез из кустов в сиреневых трусах и белой майке, и, деловито орошая склон, сказал:
– А ты молодец, боец. Заслужил награду. Сейчас закончу и дам продукты.
Меня действительно припёрло, особенно как попил, даже отбежать не успел, так на клапан давило, вот и опустошал мочевой пузырь.
– А мне? – подал голос второй, вставая с земли.
– А тебе хрен, беги к своим немцам, сдавайся, падаль.
Оба бойца были измождённые, худые, видно, что немало натерпелись. Да и не ели наверняка несколько дней, но форма в порядке, оружие при них, видно, что заботятся. Это не новички, думаю, не первый год воюют, злости на десятерых имеют.
– Не злись на Илью, – сказал второй, садясь на землю, похоже, ноги от слабости не держат, на вид ему лет тридцать. – Мы сюда еле дошли, совсем обессилели, а умирать не хочется. Он думает, что там хоть покормят.
– Так вы одни, не из той группы окруженцев, что рядом встала?
– Нет, мы отдельно. Где, говоришь, наши?
– Там дальше в полукилометре, по оврагу пойдёте и выйдете к ним.
Я закончил наконец, демонстративно помыл руки из фляжки и достал из кустарника по банке консервов, наши, рыбные, и по пачке румынских галет. Ох как они быстро вскрывали их и начали жадно есть. С животом-то проблем не будет, я поработал, подлечил, так что пища именно для придания сил и энергии принималась. У одного застарелую язву обнаружил, у того, что к немцам склонял уйти, вылечил. Бойцы поели и сомлели, но это нормально. Они скатки кинули, расстелили и вскоре уснули. На одной стороне лежали, другой накрылись. Зачем? Жара такая, в форме жарко. Ещё и на солнцепёке легли. Хотя им явно привычно, на лицах кирпичного цвета загар. А вот мне что делать? Сон мне перебили, да и вставать пора. Времени два часа дня, я подзавёл часы, давно поставил по местному времени. Главное, что готовить рядом с ними точно не стоит, покормил и хватит, делится готовым не собирался. А на запах готовых блюд сюда все окруженцы сбегутся. Вот и поглядывал задумчиво на овал портала наверху, одеваясь. Сам тоже поел, только мясные консервы, те, что саморазогревающиеся, и хлеб нормальный. Шесть буханок в запасе осталось.
Всё же портал я трогать не стал, хотя мне жуть как любопытно, что за мир на той стороне, а просто отошёл чуть в сторону, за поворот оврага, набрал сухих веток да от кустарника, один видимо поломало, высох, и его, нарубив, пустил на костёр. Котёл на тридцать литров достал, он на ножках, чистый, повара отмыли. Вот так запалил костерок, котёл сверху поставил, залив водой до краёв, у меня запас воды с собой, пусть и небольшой. Поглядывая на бойцов, стал готовить. Похлёбку варил. Советская тушёнка у меня есть, свиная, в повозках на ночной стоянке румын нашёл четыре ящика. Хорошая тушёнка, по всем правилам приготовленная и никакой химии, я проверил. Вот так четыре банки в качестве сытного бульона и использовал, также добавил по полкило гречки и проса. Картошка была, почистил три десятка картофелин, помыл в тазике, нарезал и запустил в котёл. Немного капусты и моркови нашинковал и три головки лука нарезал. Посолил, горсть лавровых листов бросил. Вот и всё, доходило до готового. Я пробовал изредка, пока не понял, что готово. Потом половником разлил по шести тарелкам и пяти красноармейским котелкам, после чего убрал всё в хранилище, запас небольшой сделал, хватит пока, а то вон бойцы уже крутятся, принюхиваясь во сне. И ветерок ведь в другую сторону, а учуяли.