Целитель. Десятое Блаженство - стр. 24
…Я поширкал заступом, выравнивая стенку раскопа, вытер тюбетейкой потное лицо, и вновь напялил свой головной убор. Бейсболка, как у Видова, подходила лучше моей «бескозырки», но большие темные очки тоже неплохо справлялись, прятали глаза от жалящих лучей.
Воткнув заступ в рыхлую кучу песка, я взялся за подборную лопату. По гулким мосткам как раз спускался Эшбах, толкая скрипучую тачку.
– Alles gut! – осклабился он.
– Ja, das stimmt… – прокряхтел я, нагружая.
– Вы, давайте… это… посматривайте, – раскомандовался Динавицер, с уханьем ковыряя глину старым добрым ломом. – Ари вчера подобрал настоящую тетрадрахму – прям, как тот самый Иудин сребреник!
– Перекур, мужики! – решительно заявил Белявский, поправляя панаму. – Изя, излагай!
– Чё? – вытаращился консультант.
– А чё хочешь! – расплылся актер, приседая на дощатый трап. – О! А почему Беэр-Шеба?
– А-а… – Изя стряхнул верхонки, и накинул рубашку, прикрыв натруженные плечи. – Ну-у, это седая и лысая древность! «Беэр» переводится «колодец», а «шева» означает… О, тут можно по-разному трактовать! И как цифру семь, и как форму слова «клятва». По версии сочинителей Библии, где-то здесь, в Вирсавии, то бишь, в Беэр-Шебе, Авраам вырыл колодец и заключил союз с Авимелехом, царем Герара. А в знак клятвы верности патриарх принес в жертву семь овец. То есть, по-библейски, «Беэр-Шеба» расшифровывается, как «колодец клятвы» или «колодец семи». Лично я придерживаюсь мнения, что в здешнем райском уголку выкопано семь колодцев, потому так и названо… Всё, перекур окончен! За работу, товарищи! Докажем рабочим и крестьянам, что прослойка – это ого-го!
– И-го-го… – заворчал мой тезка, подхватывая лопату.
– Вы, товарищ Боярский, неверно интерпретируете народную мудрость, – болтал Динавицер, натягивая рукавицы. – Кони дохнут не от работы, а от несознательного отношения к труду!
Посмеиваясь, массируя мышцы, я решил схитрить, и шагнул в нетронутый угол раскопа, где лежалым накатом желтела супесь. Мой расчет удался – сыто ширкнув, заступ углубился на штык лопаты. Рядом громыхнули жестью носилки – Виторган и Видов утерлись полами рубашек.
– Душновато сегодня, – ухмыльнулся Олег, – вы не находите, товарищ помреж?
Красноречиво хмыкнув, я сноровисто накидывал грунт, а Эммануил Гедеонович забурчал:
– Ага… А ночью плюс четыре было – в холодильнике теплее!
– Пустынная специфика! – щегольнул словцом «Стивен Фокс».
Тут моя лопата ударилась о твердое, и я замер. Осторожно сгреб податливый песок – и свету открылись белые ребра, обтянутые желтой кожей. Заступ рассек и кожу, и ошметки выцветшей ткани.
– О-о! – округлил глаза Андреас. – Alles kaputt…
– Ох, и ничего себе… – выдохнул Виторган. – Изя! Тут захоронение!
– Где?! – протолкавшись, Динавицер жутко посерьезнел. – Та-ак… Хм… Мелковато… Может, паводком размыло? Ну-ка… – забрав у меня лопату, он осторожно разгреб песок. – Олежа, будь другом, сбегай за моим чемоданчиком…
– Щас я!
Видов покладисто испарился. Минуты не прошло, как он спрыгнул в раскоп, протягивая Изе его потертый багаж.
Уловив смущенное выражение на лице Олега, я понятливо улыбнулся. Ну, разумеется…
Вскоре раскоп окружили все наши женщины, включая Нину Павловну и молоденькую звукооператоршу Ирочку. Тихое ойканье и оживленное перешептыванье почти слилось с заунывным ветерком, что перевевал пески.